свое дело до тонкости, склонны упускать из виду основы, детские истины, слишком простые, слишком примитивные для знатока.
И в результате я слышу в этом зале детский спор (голос Дятла уже гремел) о том, что важнее — огонь или вода, ум или сердце, техника или жизнь? Да обе важнее. Техника без живого сердца бесчеловечна, жестока и смертельно опасна. Сапиенс без техники беспомощен, голоден и зол, как показала история Астреллы.
Или Галактическое Ядро, или воспитание благородства? — так ставите вопрос вы оба. Или — или! Это было бы очень просто. Тогда проголосовали бы и разошлись. Но жизнь не терпит абсолютов — ноль процентов или сто процентов. И пополам — не всегда идеальное решение. Оптимальную пропорцию надо найти — для этого мы заседаем тут.
Почему я возражал обоим? Потому что вы оба забыли про фарватер. Вы твердили каждый держись у моего берега, и все будет в порядке. А я вижу мели и у вашего берега, физического, и у вашего, лирического. Вижу мели, и не чувствую желания учитывать их. Вижу, что река петляет, но слышу одно: «Держи прямо!». «Или — или?» — настаиваете вы. Не «Или — или», а «Все для всех» — принцип Звездного Шара. Неужели же все всем на все времена вы обеспечите простой подсказкой, держись южного берега или держись северного!
За что я стою? — спрашиваете вы — Я стою за то, чтобы не стоять на месте. За то, чтобы плыть вперед. Куда? Об этом мы и спорим. Я за то, чтобы спорить дальше сегодня, завтра и вечно. К счастью, весь фарватер не предскажешь на тысячу лет вперед. Река петляет, за каждым поворотом ждут неожиданности.
И это хорошо, что ждут неожиданности. Так интереснее жить.
Глава IX. ЗЕНИТ — ЗЕМЛЯ
Как, уже?
Совсем не собирался я отбывать, иные были планы. Я захлебнулся в потоке информации, везде хотел присутствовать, узнать, поглядеть. В Галаядро хотелось слетать хотя бы разок и в атомное ядро спуститься самолично. И на психополигон, и на темпополигон. Как успеть? Не разорвешься.
Впрочем, для сапиенсов и это не фантастика. Разорваться, правда, нельзя, но можно удвоиться, утроиться, учетвериться. Вчетвером мы (четверо «я») увидим вчетверо больше.
— А к жене вы тоже вернетесь вчетвером? — спросил Граве.
Я замялся. Не продумал такого затруднения. Не страшно, если в Звездном Шаре будет четыре одинаковых корреспондента, все с длинным носом и покатым лбом. Но неуютно получится на Земле. У всех одинаковые воспоминания, все четверо будут считать себя авторами моих книг, мужьями моей жены, отцами сына, претензии на мою квартиру предъявлять.
— Мы бросим жребий, кому возвращаться, — сказал я бодро. — Один вернется с отчетом, прочие останутся здесь, материалы будут накапливать.
И полночи после этого я разрабатывал планы четырех жизней. Учетвериться надо немедленно, и тут же разъехаться. Как распределить функции? По секторам Звездного Шара или по наукам одному физические, другому биологические науки, третьему социальные, последнему — техника. Года через три все собираются, складывают информацию и тогда один (по жребию?) отправляется на Землю. Потом лет через пять следующий.
Половину ночи писал планы. А поутру, только глаза разлепил, опять вижу Граве.
— Вставай, Человек, скорее. С тобой хочет говорить председатель Диспута.
— То есть, Дятел? Где он? Куда надо лететь?
— Никуда. Тут — он на астровокзале.
Вот преимущество привокзального житья. Все тут пересаживаются. Идеальная позиция для корреспондента.
Пока Граве вел меня по никелированным коридорам, я лихорадочно собирал мысли. Такой редкий случай, а вопросник не заготовлен. Ладно, положусь на вдохновенье.
Перед дверью нацепил анапод. Интервью надо вести на равных, как с человеком. Не отвлекаться на рассматривание. Потом, уходя, сдвину анапод, погляжу, каков он на самом деле, этот звездный Дятел.
И чуть не брякнул входя: «Здраствуйте, Артемий Семенович».
Очень похож был (в анаподе). Как вылитый, мой учитель. Потом уж боковым зрением я заметил толстостенный бак с манометрами. Из глубинных существ был тот Дятел. Жил в газе под высоким давлением.
— Как вам понравилось у нас? — спросил он.
Я ответил в том смысле, что мои сложные впечатления не укладываются в линейную схему «нравится — не нравится».
— Я не тороплюсь. Рассказывайте подробнее.
Так получилось, что он меня интервьюировал, не я его.
— Ну и каков вывод? — спросил он под конец. — Хотели бы вы жить в нашем сообществе? Не вы лично, а ваша планета?
И склонив голову, посмотрел на меня хитровато. Я понял, что задан главный вопрос.
— Я не уполномочен отвечать за всю планету, — сказал я. — Я корреспондент, а не посол. Мое дело посмотреть и описать. А читатели пусть решают.
— И когда вы склонны отбыть к читателям?
Я сказал, что считаю себя студентом-первокурсником. И изложил программу учетверения.
— Едва ли это целесообразно, — сказал Дятел. — В Шаре миллион жилых планет. Ни четыре человека, ни четыре тысячи не сумеют изучить их досконально даже за всю жизнь. К тому же у копий одинаковая эрудиция, неизбежен однобокий подход. Для всестороннего изучения нужны специалисты с разным образованием. Вас, литератора, мы пригласили для общего впечатления. И по-моему, оно уже сложилось.
Он помолчал и добавил жестко:
— Назначайте дату отбытия.
— Как, уже?
Я оторопел. Очень уж неожиданно получилось. Составлял программу, настроился на долгие годы разлуки. А впрочем, не вечно же жить в музее. Домой, так домой. И я уже представил себе как обомлеет жена, услышал восторженный вопль сына:
— Папа, что ты привез такого?
Что привезти? Вот это важно. Не упустить бы от волнения.
— Я готов хоть сейчас. Попрошу приготовить мне «Свод».
Я давно уже подумывал, чтобы захватить этот «Свод». «Свод Знаний Шара», нечто среднее между комплектом учебников и энциклопедией. Портативные микрокнижечки — сто один том убористым шрифтом. Там все систематизировано факты, теории, открытия, формулы, конструкции. Так и было задумано у меня после первых восторгов встречи, сяду я за свой стол с теплым плексигласом, водружу машинку и, заправив страничку, начну переводить строка за строкой.
Первую страницу первого тома я помню. Уже прицеливался. Она начинается словами:
