— Вся беда в том, что ты рано родился, — сказал Джос. — Родись ты в назначенное время, ты бы всегда любил Виту, и у нас не было бы никаких проблем. Но перерождение привело к тому, что стабильность чувства любви тобою утеряна. Повторный брак, как оказалось, только отодвинул угрозу на более позднее время. Сам понимаешь, мы не могли с этим мириться…
Калинов слушал Джоса и удивлялся. В нем нарастало ощущение, что разговор идет о совершенно постороннем человеке, о ком-то, кого он никогда не знал, не знает и знать не будет. И приходилось все время заставлять себя верить Джосу, а верить ой как не хотелось. Неужели и в самом деле они с Витой любили друг друга только для того, чтобы выполнить какую-то там даже и чрезвычайно важную для всего мира! — миссию. Тоже мне — мессии для миссии!.. Да чушь это! Он любил Виту потому, что она была симпатичной девчонкой, потому что она добра, хороша в постели и любила его самого… Подожди, но ведь она по-прежнему симпатичная девчонка, добра, хороша в постели и любит тебя… Так в чем же дело?! Что изменилось?
Ответа не было. Джос с Медовиком смотрели на Калинова, и тому вдруг показалось, что они запросто читают его мысли и что они знают ответ на вопросы, задаваемые им самому себе. Вот только отвечать, по- видимому, не считают нужным. Потому что свои некоторые проблемы человек должен решать самостоятельно, и даже Бог не способен ему помочь.
— А если любовь не возродится? — сказал Калинов.
— Возродится! — ответил Медовик.
— Почему вы так уверены?
— Потому что Я — твой отец!
Вита появилась, когда божественные родственники Калинова оставили его наконец в покое. И хотя обратить новое внимание на Виту Калинову никто из них не предлагал, но у него сложилось впечатление, что весь разговор представлял собой некую странную игру, основной целью которой и было то, чего ему никто не предлагал.
Вита не возникла из небытия, она откуда-то пришла и поднялась на холм. Погруженный в свои мысли, Калинов заметил ее, когда она уже поднималась.
— Привет, — сказала она и села рядом.
— Здравствуй! — Калинов поднял голову.
Вита была одета в некое странное рубище, напоминающее мешок с дырами для рук и головы. Мешок был почти непрозрачным, но это «почти» позволяло угадываться под тканью различным участкам ее тела. Калинов смотрел на жену и удивлялся: казалось бы, он знал все, скрытое под мешком, вдоль и поперек, но захотелось вдруг узнавать все снова. Наверное, причина была в самом мешке…
— Они все тебе рассказали? — спросила Вита.
— Да, все.
— И что ты думаешь теперь делать?
— Во всяком случае подчиняться им я не намерен!
Вита вздохнула:
— Мне тоже все это не нравится. Но ведь они не отпустят нас отсюда, пока не добьются своего.
— Плевать!.. По-моему, они что-то крутят. Неужели судьба мира может зависеть от того, любим мы с тобой друг друга или нет?
Мир, который его обитатели не желают сохранить своей любовью, и не заслуживает ничего, кроме гибели.
— Это ты сказал? — Вита с удивлением посмотрела на мужа.
— Нет, не я. И не ты, как я понял… Значит, это они, наши так называемые отцы.
Двое сидящих на холме покрутили головами по сторонам, но никого не увидели.
— Они на нас давят, — сказала Вита.
— Но мы им не уступим? — отозвался Калинов.
— Конечно, не уступим. Я сама не согласна любить по указке сверху.
Вита встала, потянулась, опустила руки. Рубище висело на ней бесформенный мешком.
Вот бы сейчас ветерок, почему-то подумал Калинов.
И ветерок родился где-то, прилетел, упруго натолкнулся на Виту. Словно стяг, затрепетал на ветру Витин мешок, плотно обтягивая ее тело.
— Любить по указке… Да ты просто отвратителен мне, — сказала Вита.
— А ты мне, — отозвался Калинов. — И за что только я любил тебя когда-то?!
Он поморщился и встал, намереваясь неспешно спуститься с холма и уйти. Но что-то остановило его, какая-то сила приклеила подошвы его ботинок к траве, рядом с Витой.
— Как противно мне твое тело! — сказал он, и та же самая сила подняла его руки и положила их Вите на талию.
Вита затрепетала:
— Как противны мне твои пальцы! — И, трепеща, положила ладони ему на плечи.
По-прежнему бился о бедра подол Витиного мешка, и разлетелась по ветру рыжая грива. Изумрудные глаза закрылись.
— Я просто ненавижу тебя! — крикнула Вита.
— И я тебя! — отозвался Калинов, а неизвестная сила толкнула его к жене.
Вита, не открывая глаз, рухнула в его объятия.
А внизу, у подножия холма, стояли двое, не видимые ни одному глазу, и смотрели вверх.
— Вообще-то не стоило говорить ему и части правды, — сказал Медовик.
— Но я хотел вызвать у него еще большее противодействие.
— Так я и понял. Потому и начал тебе подыгрывать.
— И нам удалось, — заметил Джос.
Калинова передергивало от отвращения, но его руки, перестав подчиняться хозяину, раздевали жену. Процесс был хорошо знаком, но еще ни разу в жизни не был так противен.
Ветер исчез — как обрезало, — и Вита шептала:
— Оставь меня. Я не хочу. — Но ее тело так и льнуло к его ладоням.
Калинов опустил ее на мягкую траву. Полузакрытые глаза жены смотрели в небо. Как в смерть.
И все началось. Их тела впивались друг в друга с омерзением, но какая-то сила тянула их друг к другу, твердо, неотвратимо. И Калинов почувствовал, как внутри него поднимается удушающая волна тошноты.
Двое внизу по-прежнему смотрели на вершину.
— Освобождай его скорее, — сказал Джос. — Ты же видишь: он рвется к ней даже сквозь твое заклятие… Он же лишится разума! Скорее!!!
— Да. — Медовик воздел к вершине холма руки.
— Я люблю тебя, — шептала Вита. — Просто я хотела тебе досадить, вот и говорила, что ты мне отвратителен.
И случилось. Словно кто-то держал Калинова в смирительной рубашке и вдруг распустил завязки. Тело Калинова вырвалось из узды, тошнота исчезла, и он окунулся в наслаждение.
— И я люблю тебя, — прошептал он. — А все остальное было каким-то наваждением.
Их тела слились так, как ни сливались с самой юности — неистово, но не без страха. Словно в первый раз…
Как я люблю тебя, мой милый, подумала Вита.
А я тебя, подумал Калинов. Боже, мы опять слышим мысли друг друга! Как тогда, помнишь?
Помню, подумала Вита. И мы научим этому Маринку… Теперь мы сумеем.
А потом их мысли умерли, потому что они растворились друг в друге.
Когда все завершилось, Вита, одеваясь, подумала:
— Ты не обращал внимания? Когда мы занимаемся этим, наши позы порой напоминают распятие.
Наверное, любовь всегда кончается распятием, подумал Калинов, застегивая пуговицы комбинезона.
Наверное, согласилась Вита и прильнула к нему.
