какое-то время специально колесил по Москве, заходя подряд во все хозяйственные магазины. Это лишний раз доказывало, что он был прав в своих подозрениях — человек, чья совесть чиста, не стал бы Скрываться.
Пленка расходовалась не то чтобы очень быстро (Виктор был бы не против истратить весь рулон по назначению в течение одного дня), но все-таки с прошлого года рулон изрядно похудел. Перед каждой поездкой на озеро Быков отматывал от стоявшего в гараже рулона по два с лишним метра — так, чтобы после упаковки груза оставались свободные концы, которые можно было бы перевязать веревкой. Кроме того, взявшись за эти хвосты, пакет было удобнее носить, да и груз привязывать тоже было сподручнее.
Он подошел к дверям и немного постоял, выглядывая наружу и прислушиваясь к доносившимся с улицы звукам. Мимо простучал каблуками случайный прохожий простучал неровно, оступаясь на выбоинах в асфальте, спотыкаясь и чуть ли не падая. До притаившегося за дверью Быкова донеслось какое-то нечленораздельное мычание. Виктор не сразу догадался, что прохожий пытается петь.
Наконец шаги пьяного затихли вдали. Быков тенью выскользнул на улицу, стараясь не шуметь и в то же время выглядеть как можно естественнее, чтобы случайно заметивший его свидетель, буде таковой сыщется, ничего не заподозрил. Аккуратно свернутая в квадратный пакет полиэтиленовая пленка лежала на переднем сиденье, рядом с водительским местом. Он сел за руль и прикрыл дверцу, чтобы минутку посидеть, собираясь с мыслями и уточняя план предстоящих действий. В общем-то, уточнять было нечего, эта акция ничем не отличалась от множества предыдущих. До утра труп переночует в гараже, прямо в багажнике «броневика», а утром они вместе поедут на рыбалку. И — концы в воду.
Он уже взял в правую руку свернутую пленку, а левой приготовился открыть дверцу, когда зеркальце заднего вида вдруг наполнилось ярким светом — сзади приближался какой-то автомобиль. Быков застыл на месте, дожидаясь, когда машина скроется за утлом.
Но машина и не подумала никуда скрываться. Притормаживая, она проехала мимо быковского «броневика», обогнула стоявший впереди трейлер и остановилась по другую его сторону. Когда она неторопливо прокатилась мимо, Быков похолодел: это была милицейская «лада» со всеми полагающимися причиндалами: с мигалкой и громкоговорителем на крыше, с гербом и номером на дверце и как минимум с двумя ментами внутри.
Когда она остановилась впереди трейлера, Виктор почувствовал себя загнанной в угол крысой. Обливаясь холодным потом, он упал на сиденье, лихорадочно пытаясь сообразить, как ему быть дальше. Но мысли разбегались, как тараканы с кухонного стола, когда ночью внезапно включаешь свет, и ему никак не удавалось поймать за хвост хоть что-нибудь стоящее. Что делать? Завести машину и рвануть с места в карьер — авось, не догонят? Как же, рванешь. Угораздило его припарковаться впритык к этому бегемоту… Да и потом, смешно это: убегать на «броневике» от «девятки». Догонят и спросят: а что же это ты, братец, от нас бегаешь, куда торопишься? 'Или натворил чего? А пожалуй-ка в машину… И главное, откуда они взялись? Кто вызвал? Неужели кто-то подсмотрел, как я его?..
Чепуха. Тогда бы они прикатили с мигалками, с сиренами, целым стадом. Нет, это случайность какая- то, совпадение…
Между тем дверцы милицейской машины открылись и два человека в форме вышли под дождь. Пригибаясь, стараясь как можно меньше вымокнуть, они перебежали под навес над дверью букинистического магазина, и один из них уверенно потянул дверную ручку.
— Да не туда, придурок, — услышал помертвевший от ужаса Быков, — от себя, от себя ее толкай. Да там, наверное, закрыто, стучать надо…
— Ни хрена не закрыто, — с легким удивлением сказал второй. — Заходи.
Они вели себя совсем не так, как, по мнению Быкова, должны действовать прибывшие на место преступления представители закона. Похоже, они и в самом деле еще ничего не знали. Возможно, это были какие-нибудь знакомые Гершковича. Менты-библиофилы. Виктор едва сдержал истерический смешок, до того нелепым было последнее предположение. Но так или иначе, отсюда надо было уходить, и чем скорее, тем лучше.
Едва дверь букинистической лавки Гершковича закрылась за вошедшими, Виктор бесшумно вылез из машины с правой стороны и направился вниз по улице к замеченной им по дороге сюда стоянке такси, стараясь, чтобы фургон как можно дольше скрывал его от людей, которые могли остаться в милицейской машине.
Вызов по сотовому телефону раздался в самое неподходящее время. Ковалев на заднем сиденье как раз закатал Зойкину юбку до подмышек и готовился перейти к самому интересному, а Губин, перевесившись через спинку сиденья, с живым интересом наблюдал за происходящим. И тут лежавшая на приборном щитке черная пластмассовая трубка разразилась отвратительным пиликаньем.
Зойку они подобрали возле Казанского вокзала, где она по своему обыкновению прохаживалась, вертя задом, плотно обтянутым блестящей короткой юбкой, и высматривая клиентов. Долгих уговоров не потребовалось: Зойка была баба сговорчивая и, в отличие от многих представительниц своей профессии, искренне любила это дело. Или умело притворялась, что любит, а это, в сущности, одно и то же — по крайней мере, для мужика. Так или иначе, дама она была весьма практичная и, встретив старых знакомых, вполне резонно предпочла кратковременные неудобства секса на заднем сиденье милицейской машины ночевке на сухих и чистых нарах без перспективы заработать хоть что-нибудь до наступления утра. Кроме того, как подозревал проницательный Ковалев, в ее сумочке вполне мог обнаружиться клофелинчик или что-нибудь еще в этом роде. Пошла в последнее время такая мода у девочек, чтобы чистить случайного клиента до копеечки, не давая тому даже кончик обмакнуть, да что там кончик — даже расстегнуться. Оно, конечно, удобно, ничего не скажешь. Главное, всем удобно: Зойке удобно, а уж Ковалеву и подавно. При таком раскладе она нипочем не откажет, чего ни попроси. Она, правда, и так никогда не отказывала…
И вот теперь, когда Зойка была полностью готова к употреблению и уже начала коротко вздыхать и постанывать, талантливо разыгрывая пламенную страсть, когда голос у нее сделался каким-то густым, низким и тягучим, а глаза полузакрылись и затуманились, вот именно теперь, а не пятью минутами позже, зазвонил этот трижды трахнутый телефон!
— С-с-сс… — в сердцах прошипел прерванный на самом интересном месте Ковалев и отпустил резинку Зойкиных кружевных трусиков. Резинка хлопнула Зойку по животу, на котором отчетливо темнел шрам, оставленный хирургом, который когда-то вырезал ей аппендикс, нимало не заботясь о том, что может подпортить внешность будущей вокзальной шлюхи. Зойка перестала стонать и открыла глаза, но тут же снова закатила их, продолжая совершать некие телодвижения, долженствующие означать неукротимую страсть — что ни говори, она была профессионалкой. Телефон продолжал пищать.
— Хрена ли ты на меня вылупился! — вызверился Ковалев на напарника. Трубку возьми, звездюк, это же сверху!
Губин, вздохнув, отвернулся и взял трубку. Пока он бестолково вертел ее в руках, ища, на что нажать, телефон замолчал.
— Вздрючат теперь, — сказал Ковалев. — Сам разъеб…ться будешь, дубина лимитная.
Соскучившаяся Зойка засунула его указательный палец в рот, плотно обхватив полными, как у куклы Барби, густо намазанными рубами. Другую руку сержанта она настойчиво потащила туда, где та пребывала до звонка.
И телефон, конечно же, зазвонил снова.
— Да погоди ты, шалава, — сказал Ковалев, отталкивая проститутку и тряся головой, чтобы немного прийти в себя. — Дай мне трубку, — сказал он Губину.
Губин с готовностью протянул ему телефон. Стараясь не смотреть на торчавшие прямо перед носом голые Зойкины ноги, Ковалев ответил на вызов.
— Опять баб топчете, мудозвоны? — грозно спросила трубка голосом капитана Рябцева. — Почему не отвечаете, раздолбай?
— Извини, Сергеич, — показывая Губину кулак, сказал Ковалев. — Я тут отлить отлучился, а Губин, блин, не знает, как этой хренотенью пользоваться.
Зойкины пальцы зашарили по ширинке его форменных брюк, и Ковалев почувствовал, что его увядший от начальственного рыка цветочек снова поднимает голову.
— Набрали лимиты на мою голову, — уже смягчаясь, проворчал капитан. — Не отделение, а стадо
