— Вы забудете о том, что случилось.
— Я не понимаю, о чем идет речь.
— Не притворяйтесь.
— Вы меня с кем-то спутали.
— Вот уж нет, — улыбнулся незнакомец, — со мной таких промахов не случается. Подумайте, молчание стоит больших денег. Вам не нужно специально что-то делать, надо всего лишь кое-что забыть.
— Не знаю, про что именно вы говорите, но человек, который платит, всегда надеется остаться в выигрыше. А значит, то, что у меня есть, стоит дороже. Я не привык уступать.
— Я еще не назвал сумму.
— Это правило непреложно, оно действует для меня при любой сумме.
«Странный и на первый взгляд беспредметный разговор», — подумал Забродов, разглядывая собеседника, — его уже не так интересовало то, что тот говорил, сколько появилось желание понять, кто он. «Бывший военный, — решил Илларион. Хотя нет, этот человек привык говорить. Прежде, чем он произнесет фразу, она сначала у него складывается в голове. Военные же привыкли говорить готовыми формулами. Спецслужба, скорее всего, КГБ. Но это в прошлом».
— Я, честно говоря, вообще не понимаю, о чем вы меня просите, — проговорил Илларион.
Доберман уже потерял всю свою веселость, стоял невдалеке, осторожно поглядывая на незнакомца, жадно втягивая в себя воздух, запоминая его запах.
«Да, — продолжал думать Забродов, — таких людей мне доводилось встречать в жизни десятками. Они в большинстве были честны, вернее, были уверены в том, что честность — лучшая манера поведения. Но для каждого из них существует свой порог, измеряемый деньгами, и сами они с удивлением для себя обнаруживают, что готовы продать самое святое. Его уже успели купить. Он умен, сообразителен и умеет добиваться результата».
— Вам готовы предложить денежную компенсацию, — тихо проговорил незнакомец.
«Интересно он выражается — не „я готов, а вам готовы“».
— Меня интересуют две вещи, причем, конкретные, — спокойно сказал Забродов. — Кто готов? За что?
Незнакомец улыбнулся:
— Вы еще не созрели для разговора.
— Почему?
— Вы не спросили «сколько», а это самая существенная часть. Я вижу, вы человек честный, врать не привыкли, вернее, даже не умеете, и я не стану просить вас о невозможном.
«Такой ласковый, что его прямо к ране прикладывать можно!» — усмехнулся про себя Забродов.
— Вам никого не придется обманывать. Сказать не всю правду — не значит солгать, — продолжал незнакомец.
— Кому я должен говорить?
— Вас сегодня найдут, и вы поймете, о чем идет речь. Вы скажете, что не все помните, кое в чем не уверены. Вот и все, что от вас требуется.
Говоривший запустил руку в карман и вытащил две пачки долларов.
— Возьмите, это задаток. Еще столько же получите, когда я смогу убедиться, что вы поступили правильно.
Забродов пожал плечами. Он хотел сейчас лишь одного — чтобы его оставили в покое. После разборок на авторынке он дал себе зарок не влезать в конфликты, которые его не касаются.
— Я не привык брать деньги, которые не заработал.
— Эта сумма вас ни к чему не обязывает, — мягко говорил доброжелатель, это всего лишь знак того, что наш разговор состоялся.
— Засунь их себе в задницу, — не меняя тона, произнес Забродов и посмотрел собеседнику прямо в глаза.
Тот оставался так же невозмутим, как и прежде. Чувствовалось, что он печется не о себе, а выполняет чье-то поручение:
— Я не хочу, чтобы у вас появились неприятности, но вы сами стремитесь к этому.
— Ты мне угрожаешь?
— Нет, предостерегаю. К нашему разговору, так или иначе, мы еще вернемся. Но могут произойти вещи, о которых вам придется пожалеть.
— Иди ты на хрен! Я с бандитами в переговоры не вступаю, — Забродов негромко свистнул и хлопнул ладонью по ноге. Доберман тут же подбежал к хозяину. — Пошли, не о чем с ним говорить.
— Я вас предупредил, — проговорил незнакомец в спину Забродову.
Двое парней, увидев, что Илларион идет к ним, не спеша отошли в сторону, не по дорожке, а прямо по траве.
«Может, стоит съездить ему по морде? — подумал Забродов, но тут же себе ответил. — Нет, пожалуй, он этого только и ждет».
Он еще с полчаса гулял по парку, никто ему больше не досаждал. Но интуиция подсказывала Забродову, что его в покое не оставят.
Начальник охраны олигарха Антон дождался, пока Забродов покинет парк, и только тогда махнул рукой Сэму и Питу, топтавшимся возле кустов.
— Он, — указал Антон рукой в спину удаляющемуся Забродову, — все понял, но ни с чем не согласился. Сэм хмыкнул и поинтересовался:
— Его убрать?
— Нельзя, — отвечал Антон, — пока еще он не дошел до этой ступени. Его нужно убедить. Пит тут же улыбнулся.
— Хозяева иногда любят собак больше, чем собственных детей.
Антон взглянул на часы.
— Придется действовать. Скоро он вернется в квартиру, но его выманят из дома. Держи, — он отдал Сэму две пачки долларов и расклеенный почтовый конверт, в котором было что-то потолще обычного письма.
— Понятно, — усмехнулся Сэм.
— На все про все у вас полчаса.
— Этого хватит с лихвой, — ответил охранник.
И двое молодых людей из охраны олигарха Галкина неторопливо двинулись по тротуару, стараясь не терять из виду Забродова.
— Чего он тебе дал? — спросил Пит.
— То же, что и в прошлый раз.
— В прошлый раз, — задумался Пит, — он, по-моему, давал патроны.
— Не все ли тебе равно? — ответил напарник.
Забродов, как только вошел во двор, сразу же увидел чужую машину с милицейским номером. Двор был спокойным, милиция здесь появлялась редко. За рулем сидел молодой человек лет двадцати пяти, которого, казалось, совсем не интересует то, что происходит вокруг. Он читал, устроив папку с бумагами на руле.
Когда Илларион уже зашел в подъезд и чуть повернулся, чтобы прикрыть дверь, то поймал в зеркальце заднего вида машины пристальный взгляд молодого мужчины.
«Или я стал слишком подозрительным, — подумал Забродов, — или они все сошли с ума».
Пес так же радостно, как и час тому назад сбегал с лестницы, теперь мчался наверх.
— Наглое ты животное, — бормотал Забродов, — считаешь, что я тоже должен мчаться вприпрыжку, если тебе этого хочется? Вот уж, не получится!
Дверь на третьем этаже была открыта. Полковник-пенсионер стоял на площадке в домашних тапочках, в старом трико и начищал латунную табличку на двери квартиры. Выглядела она достаточно старомодно, словно пришла еще из тридцатых-сороковых годов. Но на самом деле, табличке было десять лет от роду, ее подарили полковнику сослуживцы, когда тот уходил на пенсию.
