столь уверенного в себе рака и положит в кипящую воду!
Я знал, что начальник тоже напрямую причастен к тому, что произошло со мной, ведь он натравливал своего помощника на меня, как пса, а потому пусть получает то же самое, что и его подчиненный, но пусть эта весть придет к нему позже, – так мне будет проще выйти на свободу.
Я так и сделал – несколько его родственников умрут одновременно, мгновенно и через месяц ( за это время мое дело успеют ' положить на полку'), а этого, дурака с дубинкой, я пощадил: пусть немного поболеет – завтра у него обнаружится тяжелый недуг, и у него будет много времени для того, чтобы поразмыслить над своим поведением… но он выздоровеет, и эта болезнь пойдет только ему на пользу.
Власть над чужой жизнью, включая человеческую, была у меня с самого начала: я прекрасно знал, как при второй встрече со мной 'отец' отобрал жизнь у человека – и я уже тогда мог легко сделать то же самое, но ни разу не делал этого раньше, вплоть до сегодняшнего дня – и вот сейчас я сделал это: я оборвал нервные волокна в определенных местах, и жизнь ушла из тела, чтобы никогда не вернуться обратно. Болезнь я создал аналогичным способом, только обрывал волокна в других местах, и не так много.
…Следователи стали говорить друг с другом о своих делах, не обращая никакого внимания на меня, – мне эта ситуация напоминала затишье перед бурей.
…Видеофонный звонок раздался неожиданно, как удар грома. Помощник спрыгнул со стола, как пантера и схватил трубку – ему что-то говорили, он смотрел на экран, а потом я увидел, как его лицо вдруг вытянулось и постарело – удар был очень силен. Разговор окончился, и человек, внезапно потерявший под ногами почву, положил трубку.
– Что с тобой? Что случилось? – засуетился начальник.
Тот рассказал: оказывается, сейчас нескольких его родственников врачи пытаются вернуть к жизни; надежды на успех хорошие, только непонятно, что с ними произошло. Они замолчали, а я принялся объяснять:
– Из человека ушла жизнь потому, что я забрал ее. Их можно спасать или же не спасать – все бесполезно – о твоих родственниках уже сейчас можно говорить в прошедшем времени.
– Да я тебя сейчас убью! – воскликнул помощник и развернулся ко мне всем телом.
– Ты не ударишь меня – ты умрешь прежде, чем замахнешься, – пригрозил ему я, и это была истинная правда.
Следователь схватил своего помощника и остановил его, после чего попытался успокоить товарища, а затем вывел того из комнаты; секретарь вышел вслед за ними. Вскоре начальник вернулся, и вернулся он один – без подчиненного и секретаря.
– Я бы хотел, чтобы вы сняли с меня наручники, – сказал я следователю.
Тот сначала удивился, а затем вздохнул и освободил мои руки – он действовал, как пришибленная собака. Человек в шлеме незаметно вышел, и мы остались одни.
– Пиши документ о моем освобождении, – приказал я.
– Я не могу, ведь ты же обвиняемый, и я еще ничего не узнал об оружии, а потом… – все равно будет суд, – попытался оправдаться он.
Я – нечеловек, и в тот момент хотел дать всем убедительные доказательства того, что я не являюсь подвластным людскому суду, для чего решил предъявить убедительные доказательства:
– Возьми камеру, мы пойдем на улицу, я постреляю, а ты снимешь, – приказал я.
– Ты это серьезно? А куда ты будешь стрелять? – потерянно удивился мой собеседник.
– В людей, конечно, – придавил его я. – Ну, что, ты идешь? Я не прошу – я приказываю!
– Будь ты проклят… конечно, иду, – подчинился он.
Он был почти что в шоковом состоянии и действовал, как будто бы находился под гипнозом.
Меня отпустили; все было официально и строго по закону. На улице меня уже ждал следователь с камерой в руке. Небо хмурилось, но солнце еще виднелось из-за туч; птицы приумолкли, а некоторые из них низко-низко проносились над домами.
– Ну, и где мы будем стрелять? – спросил я.
– Где хочешь, – ответил он.
– Пошли в какую-нибудь церковь, – решил я.
– В церковь? – удивленно переспросил собеседник.
– В церковь, в храм, синагогу, мечеть или что-либо подобное, короче говоря, в любое место, где люди молятся.
– И ты собираешься там стрелять? – еще больше удивился следователь.
– А почему бы и нет? – вопросом на вопрос ответил я. – Почитай историю – в церквях убивали точно так же, как и в обычных домах.
– Но почему именно церковь? – вновь недоумевающе переспросил он.
– А почему люди молятся богу, а не мне? – задал я риторический вопрос. – Мое могущество сравнимо с могуществом бога и будет еще больше! Но хоть я и не бог, однако от меня тоже многое зависит, например, жизнь тех, кто сейчас молится – ты сам выберешь дом молитвы, и я войду туда!
Мы долго шли по улице; мы прошли несколько таких зданий, и мой провожатый долго колебался, прежде чем решился и указал мне на дверь.
Мы вошли внутрь, следователь включил камеру и начал съемку. В помещении находилось несколько человек; священнослужитель, удивленный и возмущенный видом съемочной камеры в доме молитвы, поспешил к нам навстречу.
– Ты снимаешь? – осведомился я.
– Да.
– Запомни, – сказал я, глядя прямо в объектив, – почему я убью троих: один – это случайность, два – это нечто непонятное, а три – это уже система. Итак, начали.
Я надел очки и браслет, взяв их из воздуха, потом оттуда же взял пистолет, подсоединил его и открыл огонь. Синий луч подсветки быстро нашел трех жертв – все кончилось, менее чем за секунду: священнослужитель, который шел к нам, и еще двое посетителей, упали и остались лежать со взорванными головами. Я снял очки, браслет и оружие, и эти предметы исчезли в воздухе. Следователь зафиксировал все: и то, как я вооружался, и то, как я стрелял; он заснял всю обстановку, убитых и сбившихся в кучу кричащих людей, и тех двоих, которые побежали к боковому выходу, и упавшую в обморок пожилую женщину, а под конец камера сняла то, как моя амуниция мгновенно испарилась в воздухе. То, как она появляется и исчезает, было невероятно для технологии сегодняшнего дня: только пространственные тоннели могли сделать нечто подобное, однако это можно было бы сделать исключительно в специально приспособленном помещении, находясь в непосредственной близости от огромного шкафообразного преобразователя пространства, но никак не в первом попавшемся доме молитвы. Когда все, что надо, следователь снял, и мы вышли наружу, тогда на прощанье я приказал ему:
– На оправдательный приговор по моему делу я не надеюсь – пусть мое дело останется нераскрытым. Если этого не будет, то многие поплатятся своими жизнями: стрелять я уже не буду, потому что это слишком сложно – в случае чего, убивать буду так, как родственников твоего помощника.
– Я не жесток, – после паузы продолжил я, – я просто живу по своим понятиям добра и зла, и они слегка отличаются от общепринятых. Прощай, я пошел.
…До следующего утра меня не беспокоили. Отлет был назначен на полдень, однако утром меня вызвали в штаб. Там находилось много военных.
– Объясни нам, что произошло с тобой вчера? – потребовали они.
– Я убил парня, который неделю тому назад ранил меня ножом, – начал лгать я, – убил из мести. Затем в церкви я показал следователю, как я это сделал – вот и все.
– Ты совершил преступление, и тебя надо судить, – заявили мне.
– Никто из живущих сейчас не имеет права судить меня! – резко ответил я, и уже более спокойным тоном продолжил. – А о суде я договорился – его не будет.
– Как это? – не поняли они.
– Поговорите со следователем – он вам все объяснит.
– Мы уже говорили с ним и ничего не поняли.
– Хорошо, тогда объясню все сам, – сказал я. – Я обладаю некоторыми экстраординарными способностями, например, могу убивать на любых расстояниях, причем, не видя жертву, – и помощник
