добра. В мозгу у тигра заклубился туман, и галлюцинации, проигрываемые в мозгу и направляемые моей волей, начались.
Когда туман в голове у хищника рассеялся, оказалось, что мы стояли с ним вдвоем на поляне, окруженной стеной из бамбука; над нами угасал день, а вокруг нас жили своей жизнью звуки и запахи леса.
Я не двигался к тигру, я только показал ему открытые ладони, в которых не было оружия, и он понял, что этот мой жест – жест мира, но зверь не хотел мира – он устал от клеток, он измучился от того, что с ним делали люди, он был голоден, а меня от него не защищала ни клетка, ни что-либо еще. Выхода с этой поляны, окруженной бамбуком, не было, и он уже понял это. Мы здесь только двое, и ничто, по его мнению, не может помешать ему разорвать меня – тигр знал свою силу, знал вкус победы и привычный запах крови. Я слабее его, и я ничем не смогу защититься от атаки хищника, понимая это, зверь не бросился на меня сразу, а выждал паузу, за время которой он еще раз осмотрелся вокруг и вновь оценил ситуацию.
Наконец, хищник все же он решился – громовой рык потряс все мое существо, воздух вздрогнул, и тигр бросился на меня. Такой рык на мгновение парализует волю стойкого противника, а слабого – подавляет и подготавливает к смерти, примиряя с неизбежностью гибели. Оружия у меня не было, но в этом бою, который разыгрывался мной в мозгу у тигра, оно мне было и не нужно. Я отскочил в сторону и нанес два удара кулаками прямо в ребра зверю. Галлюцинации продолжались – под тяжестью ударов, нанесенных обычной человеческой рукой, обычным кулаком и с обычной силой, у зверя захрустели ломаемые кости. Хищник изогнулся и попытался достать меня своими страшными клыками, однако я одним быстрым ударом раздробил его нижнюю челюсть на несколько кусков. Ярость в глазах зверя потухла, теперь там были только боль и страх. Тигр отпрыгнул в сторону, прислонился задом к бамбуку и приготовился к последнему бою – уйти с этой полянки было невозможно: бамбук рос высокой непроходимой стеной.
Сломанные ребра пробили зверю легкое и разорвали его – теперь при дыхании, при каждом выдохе, у него из горла толчками шла кровь. Я подождал немого; грудь тигра окрасилась в малиновый цвет, сладковатый запах свежей крови наполнил всю полянку. Глаза у хищника были еще светлые, но скоро они начнут мутнеть – это конец: зверь скоро умрет от потери крови. Я разжал кулаки, подошел поближе и медленно протянул к нему руки ладонями вверх. Я помог его звериным мозгам понять этот человеческий жест – и он понял этот знак мира и дружбы. Из моих ладоней истекали невидимые потоки – они давали жизнь, они забирали боль, они лечили. Тигр почувствовал эти потоки, обдувающие его морду, поэтому он постарался подставить изуродованную челюсть под них – хищник понял, что война кончилась и настал мир. Кровь быстро свертывалась, боль в челюсти проходила, и шум в голове от моего удара утихал. Тигр двинулся ко мне, пока еще не своему врагу, но еще и не другу, и уткнулся носом прямо в мои ладони. Я гладил его мордочку со всех сторон, а он мурлыкал, как кошка, и стонал, как человек. Я присел на корточки; мои руки были по локоть в крови, которая все выходила и выходила из его разорванного легкого. Я испачкал и свою рубашку, и брюки, но это было не важно. Кости головы срослись, ткани и сосуды тоже – я вылечил их, поэтому стал гладить его бок – те места, куда я столь безжалостно ударил кулаками. Вскоре кровотечение из этих мест прекратилось, но я гладил и дальше, отчего разорванные и ушибленные ткани внутренних органов постепенно зарастали. Легкие стали вновь дышать, как и раньше, кости, кожа и мышцы – восстановились и, наконец, тигр стал точно таким же, каким и был до схватки со мной.
Я выпрямился и стряхнул кровь с рук. Туман ушел в траву и рассеялся – галлюцинации кончились. Мы стояли в реальном мире, стояли, разделенные прутьями клетки и тянулись друг к другу: мы породнились душами и перестали быть врагами. Зверь смотрел на меня, и в его глазах была мольба. Я открыл дверь клетки и зашел внутрь. Тигр ласкался ко мне, как большая, полосатая, домашняя кошка, а я гладил его, и нам было хорошо.
Он понял, что я сильнее его, и что я добр к нему. Между нами установилась двусторонняя связь – напрямую, без слов. Теперь я буду всегда знать, что он чувствует, и он будет всегда знать, что чувствую я. Точно так же, прямо из мозга в мозг, я буду помогать ему ориентироваться в новом мире, и, когда я буду давать ему информацию, я всегда буду знать, как она им воспринята. Ноуж что-что, а приказывать я точно не буду – я буду просто просить у него помощи, как у друга.
Мы вышли из клетки и вошли в дом. Тигр не боялся, потому что я объяснил ему: 'В доме главный я, поэтому ничего плохого здесь тебе не будет'.
Сначала мы пошли в ванную комнату, и там я хорошенько вымыл свою киску. Когда было нужно, я мысленно отдавал команды: 'Опусти голову, закрой глаза, наклони голову, ляг', – и прочие, а тигр все их выполнял – из-за этого мы избежали множества неприятных недоразумений: то же мыло – оно так и норовило попасть в глаза! Вымытую кошку я подсушил и расчесал. Полосатику стало хорошо, он был доволен обращением, и ему здесь явно понравилось.
Я выделил тигру отдельный ковер (я называл его 'тигриным') в одной из комнат – отныне он стал его местом. Животное я накормил на кухне из миски, из которой он теперь всегда будет есть, а сама же миска будет стоять недалеко от окна. С туалетом дело обстояло очень просто – я записал в память хищнику несколько условных рефлексов, и теперь тигр легко и естественно пользовался обычным унитазом. Эти же условные рефлексы можно было бы создать путем длительной тренировки, но мне-то это не нужно, а ему и подавно. Так что, как видишь, устроились мы достаточно хорошо.
А клетку забрали на следующий день – ни мне, ни тигру она теперь была не нужна. Клетку забрали с утра, потом мы позавтракали и пошли гулять в парк. Мы шли по улице, над нами колыхалась листва от пролетающих рядом автомобилей, цвели цветы, пели птицы, а прохожие с ужасом и удивлением смотрели на нас. На всякий случай я взял с собой моток веревки и положил его себе в карман.
Парк был недалеко от дома, в нем было свободно и хорошо, запах хвои приятно освежал легкие. Мы шли по пешеходной тропинке, когда невдалеке от нас запричитала испуганная бабушка. Она сидела на скамейке, а маленький внук увлеченно возился с игрушками у ее ног.
– Не бойтесь, бабушка, – сказал я. – Этот тигр никого не тронет – он совершенно ручной.
– Господи, страшилище-то какое! Да еще и без клетки и без намордника. Он же укусить может! – бабушка явно не могла поверить моим словам, да и кто бы на ее месте поверил?!
– Укусить-то он, конечно, может, но не укусит, – ответил я и принялся объяснять дальше, – посмотрите на его хвост – он спокойно висит и не дергается, а это означает, что все в порядке; вот если бы его кончик нервно подрагивал, то это означало бы, что тигр нервничает.
Но бабушку не так-то просто было переубедить:
– Шел бы ты куда-нибудь в другое место со своим зверем.
– А что в нем такого особенного? В парке с собаками гуляют? Гуляют, – а с тиграми что, нельзя?
– Да ведь он такой огромный!
– Но ведь он же ручной!
– Не верю я в то, что он ручной, – сообщила она мне. – У меня внук маленький, а у твоего зверя… Смотри, какой он огромный!
– А хотите, бабушка, чтобы ваш внук погладил моего полосатика? – предложил я. – Смотрите, какой он красивый! И вы сразу же убедитесь в том, что он совершенно безопасен.
– Нет, не надо, боюсь я его.
– Ну, как хотите.
Мы пошли дальше. Зря я предложил ей погладить тигра – сначала один, затем еще один, глядишь – все начнут хватать руками мою кошку – еще и оседлать попробуют.
Из-за кустов вышли двое полицейских и направились к нам. Наверное, кто-то из гуляющих уже позвонил к ним и рассказал им про тигра. Стражи порядка подошли ко мне и попытались убедить меня держать тигра в клетке и не гулять с ним в парке. Они уже знали, кто я такой и знали мою специфическую репутацию, поэтому говорили со мной вежливо и слишком сильно не настаивали, когда я отказался.
Я заявил полицейским, что зверь – ручной, потом взял моток веревки за оба конца и получившуюся петлю накинул тигру на шею, после чего сообщил им, что зверь на поводке. У них оказалось хорошее чувство юмора, и мы вместе посмеялись над сложившейся ситуацией. Наконец, тигру надоело просто так стоять и слушать какие-то разговоры: он пошел к деревьям (я, естественно, выпустил петлю из рук), выбрал одно из них – крупное, старое, с коричневой потрескавшейся корой и легкой невесомой кроной, – обнюхал его, затем поднялся на задние лапы во весь свой огромный рост и передними с треском начал сдирать кору. Он рвал дерево примерно на высоте головы человека – такой красивый и мощный, – а мы с полицейскими
