Роман Подольный
ЗАКРЫВАТЕЛЬ АМЕРИК…
Они хитрили, и Аллах хитрил, но
Аллах самый хитрый из хитрецов.
И город был серым, и день, и настроение — все было серым, как пепел, падавший с моей сигареты в чашечку с недопитым кофе. И кофе тоже был уже серым…
Командировка не удалась. И у человека, который сидел напротив меня в гостиничном буфете, дела тоже были не ай-яй-яй. Сигарету за сигаретой мусолит. Чуть начнет, гасит, задумается, новую тянет.
— Вы чем-то расстроены? — спросил я.
Он поднял крупную голову с огромным квадратным лбом. Маленькие острые глаза почти физически оттолкнули меня. Я смутился и растерялся.
— Извините, не хотел.
— А! Вы правы. По Уитмену: если тебе захотелось поговорить с незнакомым человеком, почему бы тебе этого не сделать?
— Виктор.
— Николай, — ответил я, поняв, что это он мне представился.
— Значит, оба победители. Один по латыни, другой по гречески. Что же, полутезка, пойдемте ко мне? У меня есть в номере бутылка полусухого, а здешний кофе вам, должно быть, уже осточертел.
…За полчаса я успел рассказать о своих злоключениях с заводом-поставщиком. Раньше конца квартала станков не дают, а мы когда свой план выполнять должны, интересно!
И главное, директор у них такой вежливый, спокойный, все так логично объясняет, поневоле веришь. Мне мой директор по междугородному кричит, чтоб я того за глотку брал, а при нем даже голос повысить неудобно.
Нет, раньше хорошо было: держали специальных толкачей, те свое дело знали, старшие инженеры на месте сидели, а не валандались без толку…
Я передохнул и выжидающе посмотрел на собеседника, точнее — слушателя. Давно пора было и ему начать высказываться.
— А у вас? Тоже оборудование не дают?
— А! — Он махнул рукой. — Если бы. Дали. В том-то и беда, Коленька. Никуда мне не деться теперь — надо эксперимент ставить.
— Физик?
— Экспериментатор, — он вздохнул.
— Кокетничаете? — усмехнулся я.
— Нет. Увы. Рад бы.
— Хотите менять профессию?
— Не хочу. Но, может, придется. Думал об этом, когда вы со мной заговорили.
— А что, неудачи, что ли? — Я окинул взглядом его поношенный пиджак, дешевенькую рубашку, пузырившиеся на коленях брюки. — У вас ведь, слышал, если в тридцать не кандидат, а в тридцать пять не доктор, так уже за бездарь держат.
— Доктор я. Даже член-корреспондент, — физик дернул плечом.
Обиделся, подумал я. Что ж, сделаю вид, что поверил.
— Ну, что же стряслось? Расскажите… Если не секрет.
— Какой там секрет! Сейчас все знают, кто хочет, а скоро даже те, кто не хочет, узнают. Вы меня спросили, не физик ли я. А я ответил: экспериментатор. Не знаю, какой я физик, а экспериментатор хороший.
Он выбросил на стол руки — огромные красные руки в веревках, бечевках и нитках вен.
— Меня не голова вывела в физики, а вот эти две пятерни. Стекло, металл, дерево, пластмасса — со всем могу работать. Ухаживал аспирантом за микробиологичкой, делал ей стеклянные трубки сверхтонкие… До сих пир, кроме одного японца, никто таких не умеет. Отдел у меня сейчас, набрал мастеров первого класса, условия для них выбил, настоящие ребята — любому нос утрут.
Вся эта хвастливая тирада была произнесена весьма унылым голосом.
— Что вас в этом огорчает?
Он не ответил на мой вопрос. Помолчали.
Потом большие красные руки взяли меня за лацканы пиджака, и я увидел у самого лица его твердые глаза.
— Ладно. Попробую рассказать. Решите, наверное, что у меня мания величия. Но психиатров не вызывайте. Сам к ним ездил. Еще в прошлом году. Впрочем, началось все лет восемь назад. Помните, может быть, один француз опубликовал сообщение о частицах, движущихся быстрее света. Метафотонах.
— Как же! Это обошло всю прессу. Потом, правда, выяснилось, что он напутал.
— Да. Метафотоны закрыли. Я закрыл.
— Вы?
— Ага. Очень был доволен. Доктором стал. Никак мне не давали до этого защищаться. Чего ты, говорили, на отрицательных результатах за степенью лезешь? Понимаете, слава у меня дурная. Студент один даже кличку приклеил; губитель гипотез. Выдвинут теоретики что-нибудь этакое позаковыристей, а я их — с неба на землю.
Слышали про кварки? Ох, была заварушка! Американцы их на Солнце нашли, англичане в морской воде, австралийцы в космических лучах выловили.
Теоретики предсказали: элементарные частицы должны из сверхэлементарных состоять. Назвали эти сверхэлементарные кварками, рассказали нам, какие они, и стали экспериментаторы работать.
Я составил план эксперимента — и в Канаду, международный семинар проводить. Бросил опыт на Скруплева. Хороший физик. Даже экспериментатор хороший.
Через две недели телеграмма от него — кварки в каменном угле нашел. Радость! К Нобелевской премии примериваемся, государственную в уме держим. Возвращаюсь. Ставлю со Скруплевым повторную серию. Что за черт?! Нет кварков. Третью ставлю. Опять ничего. Скруплев на себе волосы рвет. Ребята другие просто ничего не понимают. Публикуем результаты. И тут начинается: австралийцы насчет космических лучей извиняются. Американцы говорят, что неправильно линии солнечного спектра интерпретировали. Англичане — те долго молчали. Пока итальянцы их опыт не повторили. Нет кварков, и все тут!
Теоретики на дыбы. Уж чересчур им мир из кварков нравился. Потом передумали. Есть кварки, говорят, только другие. И выдают нам описание.
Знаете, слон на буйвола больше похож, чем новые кварки — на старые. Хоть бы имя сменили, что ли. Ладно. Ищем — и этих нет. Тут новую сверхсенсацию подбрасывают из Кембриджа — опровергли они на опыте одно предсказание Эйнштейна. Проверяю: Эйнштейн прав.
Австриец предположил, что намагниченное тело тяжелее себя ненамагниченного. Мура оказалась.
Наш физик еще что-то такое нашел, — я и его опровергаю.
