Я кое-как заснула, а утром мы уже катили по Польше. Поля, поля, редкие, одинокие пахари на лошадках, иногда на сотни километров попадается один трактор, мелькала за окном бедность, обшарпанность станций. Следующей ночью мы должны были пересечь границу Германии. Все почти сценарно повторилось. Сильный стук в дверь, и морда черной овчарки сунулась сразу под нижнюю полку. Мальчонка от страха вскрикнул и кинулся к матери, я в ночной рубашке успела прикрыться простыней. “Всем встать! Выйти! А вы, гражданочка, поторопитесь, вам здесь слезать. Да вещички свои подберите”. Только сейчас я заметила, что мои соседи уже одеты и готовы к выходу, а их чемоданы, полурастерзанные досмотром, ожидали в коридоре.
Это был Берлин, его Восточная зона. Моя соседка кинулась прибирать чемодан и сумки, я пыталась помогать, а в это время женщина - немецкий пограничник - подняла наши матрацы, посветила фонариком под потолком, собака обнюхала все уголки и не забыла о нас.
“Можете ложиться!” Я не успела попрощаться с соседкой и покорно залезла на верхнюю полку. Меня закрыли на ключ, поезд тронулся и покатил по Западной зоне Берлина. Лежа плашмя на животе, в темноте, я приподняла жесткую шторку окна и стала всматриваться в мелькавшие тени за стеклом. Сначала я видела только глухую бетонную стену, с металлической сеткой и колючей проволокой по верху, вдоль которой наш поезд ехал довольно долго. Минут через пятнадцать этого мрачного пути стали мелькать будки со слабым электрическим освещением, рядом люди в форме с собаками, все стоят лицом к проезжающему поезду. Потом опять стена, а через пару минут из этой мрачной темноты мы вырвались в полосу света. Наш состав набрал скорость, будто хотелось ему поскорее проскочить этот участок, где на его пути замелькали тысячи живых светлячков, которые, двигаясь, то сливались в живые потоки, то их разводило в разные стороны… Что это? Неужели ночной Берлин?! И “этот” Берлин не спит в мрачной летаргии своего соседа! Один город, но какое неравенство, будто один слепой, а другой - зрячий. Этот город сверкал огнями, в ночи я различила кафе, гуляющие парочки, сотни машин… Видение длилось несколько минут, потом поезд опять окунулся в вязкую темноту, опять сбросил скорость, и я опустила штору. Из своего угла, закрытая на замок, я почувствовала, что там, где был неоновый свет, идет другая жизнь, к которой ни меня, ни мою соседку, ни сотни тысяч моих советских соплеменников допускать нельзя. Я тогда не могла определить, какая эта жизнь, почему принято говорить, что “там” свобода, а здесь наоборот… Тогда я еще мало знала о Стене и не очень задумывалась о том, как живут немцы в Берлине.
После того как я оказалась в эмиграции, вторая моя поездка в Берлин случилась в 1987 году. Потом я бывала там много раз, уже после падения Стены, но то, второе, знакомство было столь же сильным, как и первое, мимолетное, из окна ночного поезда.
Наш самолет стал медленно снижаться. Ему нужно было, не промахнувшись, “упасть” в пятачок “своего” аэропорта.
На этом широком авиавираже город распластался, словно птица, и в иллюминаторе было хорошо заметно некое урбанистическое неравенство. Почему-то в одной части Берлина машин было больше, движение гуще, освещение ярче, а в других местах преобладали автомобили ярко-синего цвета и улицы малолюдные и плохо освещенные. Так, с высоты, в сгущающихся сумерках я впервые увидела два лица одного Берлина и знаменитые васильковые немецко-восточные “трабаны”, производством которых так гордилась ГДР. Пахнуло чем-то знакомым и унылым.
Берлин был разделен на четыре сектора - французский, английский, американский и советский. Во французском секторе в местечке Тейгел до сих пор находится русское кладбище с деревянной церковью. На нем похоронен дед моего мужа - Александр Васильевич Кривошеин. Рядом могила его политического противника Владимира Дмитриевича Набокова, закрывшего своим телом Милюкова.
Западная часть Берлина вливается в Потсдам, вокруг большие озера, шикарные виллы, замки с башенками и крепостями. Между двух озер узкая полоска воды, соединенная мостом Глинкер. В девятнадцатом веке мост был деревянный, потом его заменили на металлический. В период холодной войны именно он окончательно разделял Германии. На противоположной стороне начиналась советская ГДР, и почти невооруженным глазом, без бинокля, можно было увидеть зыркающие на Западный берег пулеметные стволы и вышки. Мост этот вошел в историю как “шпионский”. На нем обменяли американского пилота Гарри Пауэрса на советского разведчика Рудольфа Абеля.
Прошло восемнадцать лет после объединения, а в бывшей Восточной части Германии и сегодня видишь, насколько люди еще не “оттаяли”. Времена “холодной войны” крепко вошли в поколения. Гэдээровским немцам трудно перестроиться, привыкнуть к новой жизни. А казалось бы, чего проще, ведь объединились люди одного языка, одной культуры, но ЦК СЕПГ и Штази умудрились за малый срок превратить их уже в других немцев. Молодым, родившимся после объединения в 1989 году, осталось от того времени много реликвий - чтобы помнили. Возле Восточного вокзала сохранилась почти километровая часть Берлинской стены.
Стена расписана художниками и смахивает на политический плакат. Мы с Никитой* видели эту стену, еще не раздолбанную, она тянулась через весь город, более того, даже под землей. Дело в том, что берлинское метро было построено давно, еще до стены, и чтобы неповадно было восточному немцу спрыгнуть на рельсы “не своей” станции и выйти в свободной зоне, эти места отгородили: где-то залили бетонкой, где-то протянули проволоку под током. Люди с одной стороны - люди с другой стороны. Даже если чудом спрыгнешь и побежишь, все равно погибнешь.
За наземной частью стены, со стороны ГДР, была распаханная полоса, с вышками, с солдатами, с автоматами, с овчарками. И несмотря на это народ все равно бежал.
Мы пришли с Никитой в Музей Берлинской стены, основанный в 1961 году на знаменитом пограничном пропускном пункте в американской зоне “Чекпойнт Чарли”. Кстати, на этой, уже виртуальной, границе до сих пор сохранились русские буквы “КПП” и слова предупреждения на трех языках: “Здесь вы выезжаете из американского сектора”.
В музее “побегушников” поражает не только многоголосие туристов, но и огромное стечение немецкой молодежи. Лица сосредоточенные, читают, смотрят как завороженные на ужасное прошлое, слушают объяснения. Их волнует история тех лет. Экспозиция музея продумана: много фотографий известных политиков, улыбающийся Джон Кеннеди, посетивший Берлин в 1961 году и, олицетворив себя с трагедией разделенного народа, воскликнувший: “Я берлинец!”. Рядом фотографии событий шестьдесят первого года, когда на этом КПП стояли лоб в лоб американские и советские танки; можно послушать их рев, голоса, приказы командиров… А вот и улыбающийся Рональд Рейган со своей женой Нэнси - это уже 1989 год.
Фотографии Эриха Хонеккера, взасос целующегося с Брежневым, Горбачев с Раисой и тут же Ростропович, играющий на виолончели в момент разрушения стены.
На стендах гэдээеровская пропаганда, документы тех лет. Но больше всего поражают всевозможные, немыслимые агрегаты, они же - “средства передвижения”, с помощью которых люди бежали из Восточного Берлина в свободный мир. Чего только народ не выдумывал: здесь и воздушные шары, и змеи, и самодельные, бесшумные мини-самолеты, автомобили с тайниками и двойным дном - под размер человека, футляры от контрабасов и барабанов, водолазные скафандры, подводные мини-батискафы… Наглядно представлены рассказы и фотографии удачливых “побегушников”, можно послушать их голоса, посмотреть на чертежи конструкций.
Очень немногим удалось переплыть, перелететь и прорыться в ФРГ. Тех, кого ловили, сажали, более тысячи человек погибли от пуль пограничников. При Ульбрихте (до возведения стены) только в марте 1953 года бежало пятьдесят тысяч человек. Тогда еще по ним не стреляли… На территории ГДР к 1961 году уже стояла почти миллионная советская армия. Строительством стены управлял лично секретарь ЦК СЕПГ по вопросам безопасности Эрих Хонеккер.
Для меня было полным откровением (а нас в СССР учили другой истории) увидеть хронику тех событий, той драматической ночи 13 августа 1961 года, когда Берлин “разрезали” пополам. Советская армия не дремала, в случае чего она была готова в любую минуту блокировать войска западных союзников. За одну ночь, уже к утру, гэдээровские солдаты полностью разделили город. Полиция перегородила колючей проволокой сто девяносто три улицы, блокировала четыре линии метрополитена и восемь трамвайных линий: заварили водопроводные и газопроводные трубы, перерезали телефонные и электрические кабели. С 13 по 17 августа тысячи строителей, мобилизованных по всей ГДР, под неусыпным оком автоматчиков построили девятикилометровую монолитную бетонную стену высотой 3,2 метра. Стена разделила мосты и площади, кладбища и бульвары, пруды, парки и человеческие судьбы на многие десятилетия.
