Марик буквально приползал на коленях и целовал землю, по которой, гипотетически, могла ступать Татина нога, рыдал, заламывая руки, клялся бросить пить, и она в конце концов давала ему “последний шанс”. Он, бывало, даже зашивался, но это ввергало его в мрачность, он переставал писать стихи и тогда “расшивался”, опять принимался с утра за пивко, и все опять начиналось по новому кругу. Так продолжалось больше двадцати лет.
И вот мы с Татой стали вместе ходить в храм и заказывать молебны Матери Божией, чтобы сама Царица Небесная вмешалась и подействовала на Марика.
И что же? Через весьма малое время у него на лице появились… прыщики. Он стоял перед зеркалом, разглядывая их, и мочил каким-то лосьоном. Но лосьон их не брал. Тогда он обратился к врачам. Они сказали - это у вас печень. Вам пить никак нельзя - весь будете в прыщах. А Марик вообще-то видный такой мужик, и оказалось, что сам он этим очень дорожил, так что прыщики повергли его в полное расстройство. И он даже бросил пить ради красоты лица.
- Надо же, - говорила Тата, - какой инструмент воздействия нашла для него Матерь Божия - прыщики! Ты знаешь, у него же и ишемия, и предынфарктное состояние было, и это его не останавливало! Но - прыщики на лице!
…У моей крестной матери Татьяны был муж-алкоголик. Он каждый день выпивал. А если не выпивал, то глотал нембутал. А если не нембутал, то забивал мастырку (ему приносили). При этом это был талантливейший, умнейший человек, писатель, классик детской литературы С. В истории болезни у него было написано: “Шизофрения в паранояльной форме, алкоголизм, полинаркомания, печатается в “Мурзилке”, передается по радио”. С. это комментировал так:
- Я сам - сумасшедший, а моя жена - “жена писателя”.
И еще он говорил:
- Чтобы быть в этой стране сумасшедшим, надо иметь крепкую психику и железные нервы.
И еще он говорил:
- Если ты хочешь прикинуться сумасшедшим, говори правду и только правду.
Если он выходил из дома, то непременно попадал в какую-нибудь историю, и потому о нем говорили, как о гоголевском Ноздреве, что он - человек исторический. “Мать Татьяна” ходила за ним, как за малым ребенком, вечно приставляла к нему “телохранителей” из числа друзей. Но особенно ее тревожил этот каждодневный кайф, в котором пребывал ее муж, и больше всего она боялась, что он - не спасется.
- Генька, - говорила она, - сам апостол Павел писал, что пьяницы Царства Божьего не наследуют!
Она испробовала все - и лечила его, отдавая в больницу, но там он убалтывал санитаров, нянечек и даже медсестер, и они исправно поставляли ему и спирт, и таблетки; молилась за него по монастырям и даже купила ему дом в деревне, чтобы он мог испытать на себе благотворное воздействие родной природы, вдохнуть полной грудью сладкий и приятный дым Отечества и отлежаться, как Емеля, на горячей русской печи. Но избу спалили пьяные рыбаки. Она пробовала приглашать в дом верных друзей, чтобы они, бросившись грудью на амбразуру, влили в себя побольше запасов спиртного, а ему поменьше досталось. Она сама чуть было не стала жертвой “синдрома жены Нейгауза”. Жена Нейгауза, как только видела у мужа водку, тут же самоотверженно пыталась ее истребить, заливая в себя, чтобы сказать ему: “А больше ничего нет!”. И так, бедная, спилась, зато он окончил свои дни вполне благополучно, еще и бурный роман с юной француженкой-пианисткой успел закрутить…
Вот и Татьяна мужественно применяла тот же метод, то есть, по сути, “клала душу свою за други своя”, только сумела вовремя остановиться. И вообще она создавала в доме атмосферу нормальной жизни, где все шло своим чередом: приходили редакторши, которым С. надиктовывал свои чудесные рассказы о путешествиях и зверях; собирались друзья, вечно кто-то праздновал свой день рожденья, именины, годовщину свадьбы, защиту диссертации, открытие выставки, выход новой книги; то сосед забегал на минутку по какому-то делу, да так и оставался, заслушавшись и засмотревшись; то некий иногородний знакомец останавливался на ночлег; то странствующий монах получал приют. Создавалась странная ситуация, когда сюда, в этот теплый хлебосольный дом, где Татьяна всех угощала в буквальном смысле - от души, устремлялись люди, внешне будто бы куда более обустроенные и благополучные, чем сами хозяева, чтобы получить здесь утешение и любовь, примириться с жизнью.
С. после возлияний лежал на диване, как древний патриций, вокруг него восседали гости, порой это были люди, вроде бы вовсе не совместимые между собой, окажись они где-то в другом месте, и он рассказывал им потрясающие истории, которые потом передавались из уст в уста, постепенно утрачивая авторство и перерождаясь в фольклор. С. был мастер устного рассказа, виртуоз парадокса.
Было время, когда Татьяна тайком разбавляла водку водой, причем пропорции последней все увеличивались и увеличивались, пока в рюмке С. не оказалась чистая вода. Он выпил и удивленно сказал:
- Ну надо же до чего дошло! Пью - и не пьянею.
Потом Татьяна узнала, что в Белгородской области в поселке Ракитное живет удивительный православный старец, по молитвам которого совершаются чудеса. И повезла С. к старцу. Это был архимандрит Серафим Тяпочкин. Он принял его с любовью, обнял и сказал:
- Что же вы, дорогой, так долго ко мне не приезжали!
И благословил их поселиться у местной старушки, каждый день приглашая обедать в свой священнический домик.
Целыми неделями, а порой и месяцами мои друзья в ту пору жили около старца. С. общался с приезжавшими сюда священниками и монахами и сам стал выглядеть столь благообразно, что порой его в церковном дворе принимали за священника и просили благословения. Бог знает к каким чудесным переменам жизни это могло привести, но тут старец умер, и мои друзья утратили свое благодатное пристанище, вернувшись в Москву, где их опять закружил этот безумный вихрь гостей, страстей…
Но Татьяна верила, что Господь исцелит ее Геньку, и все время отправлялась по монастырям, припадая к старцам с просьбой помолиться о ее “Геньке”. Была она у старца Кирилла, у отца Иоанна Крестьянкина, у отца Павла Груздева и даже у убогого Алеши из Оскола.
Но она сама была больна и нуждалась в операции. Однако она и представить себе не могла, как это ляжет в больницу и оставит свое “нетечко” без своего присмотра. Но главное было даже, мне кажется, не в этом. В конце концов, можно было поселить с С. верного человека, который бы и позаботился, и покормил, и постирал. Вся суть в том, что она настолько была поглощена любовью к своему мужу, настолько проникнута идеей его спасения, что психологически не могла переключить свою энергию и внимание с него на себя. Поэтому она все тянула с этой операцией, откладывала, тянула, тянула… И упустила время.
Он пережил ее на два года. Все это время он очень тосковал, но почти и не пил. Лежал на своем диване, вспоминая жизнь… Он практически ослеп, но воспринимал это как-то символически: дескать, вот, земная юдоль погасла, зато какие картины обозревает он теперь духовным оком! Мой муж, священник, часто навещал его, исповедовал и причащал, пока наш друг не отошел в вечность.
А мать Татьяну я увидела сразу после похорон во сне. Она выглядела радостной и веселой. Мы пришли с ней в какую-то роскошную трапезную, если выражаться на светском языке - как бы в какой-то шикарнейший и даже респектабельный ресторан, но очень уж высокий и просторный, и она сказала, смеясь:
- Ну, дорогая, а теперь ты будешь меня угощать!
Проснувшись, я представила себе длинные церковные поминальные столы с горящими свечами и всякой снедью и подумала, что именно о таком угощении и шла речь в моем сне.
Она знала, что я любила ее.
Когда муж и жена прожили жизнь в любви, как же невыносимо им разлучаться в смерти! Хорошо бы умереть вместе. Как это в древности: “они насытились днями и умерли в один день”. Но - увы!
Я читала в одном из жизнеописаний новомучеников, как большевики пришли к сельскому священнику, выволокли его за бороду из алтаря и потащили расстреливать. Следом за ними бежала матушка и молила их со слезами, чтобы они расстреляли и ее вместе с мужем. Они отталкивали ее, матерились, но женщина не унималась. Тогда эти доблестные чекисты, чтобы она наконец замолчала, - так и быть - поставили их обоих у стены храма и нацелили на них ружья. Матушка, просияв, прильнула к мужу, и через мгновение оба они были расстреляны.
В житии святителя Спиридона сказано, что он был женат, и жили они с женой благочестиво, родив
