все говорило о том, что он вот-вот примет священный сан и будет чистым сердцем молиться за нас у Престола. К тому же и девушка у него была ему под стать - радостная, пригожая, вся как наливное румяное яблочко.
Он так и говорил о ней: “моя девушка”.
- А можно я приду к вам с моей девушкой? А вы не можете моей девушке подарить свою книгу?
Познакомил ее с отцом, с друзьями отца - всем она по душе, стало быть, свадьба не за горами, а там и до рукоположения рукой подать…
Так проходит месяц, другой, полгода, год…
Встречаю его на улице - идет, сияющий.
- Коленька, как жизнь?
- Слава Богу! Вот - в Духовную академию поступил…
- А девушка твоя как?
- Прекрасно просто! Ей так повезло! Она замуж вышла - очень счастливо, очень хорошо. За друга моего, бывшего сокурсника. Замечательный человек, очень духовный и ведь как поет! Его уже и во диаконы рукоположили. Они только что вернулись из Греции, полные впечатлений: были у мощей Святителя Спиридона, и у Андрея Первозванного, и у Иоанна Русского. Я всю жизнь мечтал туда попасть, но они мне так доподлинно все описали, так живо, что я как будто сам там побывал, воочию все увидел и прикоснулся к святыням. До сих пор храню это блаженное чувство.
…Мой друг В., комментируя это, говорит, имея в виду Коленьку и себя: “Волен Бог и на терновнике вырастить виноград, и на репейнике - смоквы!”
Я все-таки спросила его:
- А может, Коленька ту девушку и не очень любил?
- Да ты что, неужели ничего не поняла? - удивился мой друг. - Любил, конечно, колечко ей даже купил уже обручальное, со мной советовался: “Папа, ты все-таки разбираешься, какой у женщин вкус”, боялся - а вдруг колечко его - не понравится? Да вот подарить не успел: все шептал тогда, потрясенный: “Не судьба, не судьба!”. Ну и принес это колечко просто Матери Божьей - то ли зарок Ей какой дал, то ли просто - утешения попросил…
Мама пережила отца на семь лет. Поначалу она как-то по-детски обижалась на него:
- Как он мог уйти, а меня здесь оставить!
Порой она даже переадресовывала этот упрек ему:
- Зачем, зачем ты меня не взял вместе с собой! Ушел один!
Она очень страдала, стала слепнуть, так что уже не могла читать, почти не могла ходить, все время лежала или сидела на кровати, у нее началась гангрена, ей чуть было не отрезали ногу, но - слава Богу! - спасли.
И вот за месяц до смерти, совсем беспомощная, она вдруг сказала:
- А знаешь, я благодарю Господа за все, что Он дал мне познать и пережить за эти семь лет.
Лицо ее стало просветленным и простодушным, и она была похожа на большую девочку.
- Если уж есть у тебя любовь, то держи ее крепко, изо всех сил - всеми руками, всеми пальцами! - И она улыбнулась так, словно хранила в себе какую-то потрясающую тайну. Теперь наверняка она открыла ее отцу.
Как все-таки прекрасна жизнь на острове Корфу, как привольна, как хороша! Жители занимаются тем, что оказывают гостеприимство чужестранцам, делятся с ними своей радостью и той красотой, которой одарил их Господь. Или - выращивают овощи и фрукты. Или - ловят рыбу. Вкус этой рыбы и этих креветок, мидий, кальмаров, осьминогов, лангустов, только что пойманных и извлеченных из сетей, совсем не такой, как где бы то ни было - будь то в Париже или в Москве.
Наша жизнь сложна и подчас искусственна, а здесь естественна и проста. Это та самая простота, с какой святитель Спиридон - человек некнижный и, может быть, даже и вовсе не ученый, зримо изъяснил на Первом Вселенском Соборе пред мужами высокообразованными и премудрыми тайну Божественного Триединства. Они все спорили между собой, пытаясь переложить это на язык философских терминов, а святой достал кирпич, сжал его в руке, так что из кирпича взметнулся к небу огонь, вниз истекла вода, а на ладони осталась глина.
Ну что ж, до отъезда оставалось всего несколько дней, и мы еще и еще раз объехали благословенный остров и вдоль, и поперек, и вокруг. Еще раз навестили святителя Спиридона и святую царицу Феодору и снова хотели было вернуть бракованное СиДи, да лавка опять оказалась закрытой. Так и не удалось мне увезти с собой звуки здешнего пения. А меж тем гроза, бушевавшая в Италии, ринулась на Албанию и наконец обрушилась на Корфу. Ночью ветер ревел таким властным басом, что было страшно, и казалось, что именно так с Иовом из бури говорил Бог.
А на следующий день, после того как мой будущий муж был у меня в гостях и я, жаря блины, обожгла ладонь, он сказал, когда мы вышли из института:
- Пойдем гулять.
Взял мою руку в свою и засунул в карман своей шубы, и так мы шли…
С утра был проливной дождь, но и под дождем можно поехать в Кассиопи, повернуть в глубь острова и подняться в древнюю деревню Перифия, где некогда было множество храмов, а теперь все - и дома и храмы - стояли полуразрушенные, а на развалинах пировали туристы в устроенных тут же тавернах и продавались поделки из оливы. Мы купили огромную - до середины ноги - деревянную утку с перьями из корней. Утка стояла на своих перепончатых лапах, задрав вверх полированный клюв, и глядела ввысь.
В былые времена жители избирали для жизни пространства, более или менее удаленные от моря, потому что на море царили пираты, и прибрежным поселениям, в случае их высадки на сушу, было несдобровать. Перифия, без сомнения, была богатая деревня - такие просторные и прочные каменные дома в два этажа, внутренние дворы, почти крепостные огражденья, храмы. Но вот грянул глас Божий из бури - и обезлюдело место, и опустело поле, и начали крошиться кровля и осыпаться дом.
Пока мы путешествовали, дождь все шел, дороги совсем развезло. Но на шоссе это совсем не чувствовалось. А когда свернули с главной дороги к своему Агиос Стефанос да кончился асфальт и пошла щебенка с песком и глиной, это стало очень даже ощутимо. Машина то и дело пробуксовывала на рытвинах, непрочное покрытие ползло под колесом, приходилось крепко-крепко вцепляться в руль, потому что он вдруг норовил вырваться и вильнуть куда не положено.
У меня мелькнуло смутное опасение - если дождь будет продолжаться всю ночь, то мы, может статься, наутро, когда нам предстояло ехать в аэропорт и именно по этой дороге резко подниматься вверх, рисковали вовсе забуксовать на ней, застрять, а то и, потеряв скорость и заглохнув, скатиться вниз. И вообще, подумала я, какое же все-таки это легкомыслие - с утра пораньше ехать на самолет и не продумать никакого запасного варианта на тот случай, если, ну, например, колесо спустит, или мы здесь завязнем в этой непролазной глине, или заглохнет мотор. Или тихоход-англичанин какой-нибудь будет ехать свои десять километров в час впереди нас, и не будет никакой возможности его обогнать? Что мы будем делать, если задержка в пути угрожает нам опозданием на самолет? А меж тем - поздно было продумывать и “запасной вариант”. Была глубокая ночь.
Наутро ни свет ни заря мы погрузились в машину, и у меня опять засвербила мысль о разнообразнейших вариантах поломок, которые могут прервать наш легкий автомобильный бег. На всякий случай я даже не стала проверять колеса. Ну хорошо - вот, предположим, я увижу, что нечто не так, и что? В багажнике - ни гаечного ключа, ни отвертки, ни колеса. Запихнули чемоданы в багажник, утку из оливы - в кабину, и - в путь. Я только взывала мысленно к святителю Спиридону, чтобы он нам помог, и трогала ткань от его облачения, приколотую с изнанки к одежде на моем плече.
Так, первый крутой поворот проехали, теперь с газком круто вверх, гоп, опять крутой поворот, чуть снижаем скорость, снова вверх - опять газку, но не перегазовывать, а то колеса зароются в глину. Машина вильнула, но взобралась. Теперь надо осторожненько проехать над огромным камнем, который норовит пропороть дно: “Святителю Отче Спиридоне…” И - рраз! - проскочили, теперь только спуск, а там - асфальт. И вдруг - встречная машина: не разъехаться, надо подать назад и прижаться к изгороди справа. Я остановилась, раздумывая. Из водительского окна выглянул молодой грек. Я отъехала и замерла, пропуская его. Встречная машина тронулась и осторожно, почти впритык, миновала нас - из водительского окна снова выглянул этот грек и что-то такое сказал. Я думала, поблагодарил. Наверное, рабочий, который строил дом
