жаровня, невысокими сиденьями, накрытыми коврами, где можно как сидеть, так и прилечь. Стены были расписаны в золотистых, розовых и бледно-алых тонах, чтобы подогревать аппетит у вкушающих пищу.
Как только мы расселись, вошла невысокая женщина и водрузила на жаровню котел с нагретой водой, тут же закипевшей. Служанка покидала в воду куски мяса, теста и овощей, в это же время ее товарка расставляла на столе небольшие мисочки с соусами и бронзовые тарелки, украшенные бесподобной чеканкой. Возле жаровни была так же установлена широкая миска с крупной солью. Ведь солить пищу принято не во время приготовления, как виларцы научились у ситранцев, а после того как все готово, и ни в коем случае не перемешивать, оставляя соль сверху, только так можно до конца насладиться вкусом блюда. Желающие не солили еду и вовсе, довольствуясь соусами. Риддин с восторгом наблюдал за этим, кажется, порываясь достать перо, пергамент и описать все увиденное, ведь такое соблюдение обычаев не часто встретишь.
И то ли, от действа, окружающего приготовление пищи, то ли, оттого, что мы сильно проголодались, еда показалась необыкновенно вкусной.
После хозяин проводил нас в комнаты. Надо было бы его расспросить об аднцах, но силы куда-то вдруг утекли, глаза сами собой закрывались. Едва добравшись до кровати, я упала на нее ничком и заснула.
Белые траурные одежды быстро пачкались, но надеть во время траура что-то другое считалось святотатством, так что приходилось быть аккуратным. Риш Тайри снял траурную накидку, кафтан и рубаху, оставшись обнаженным по пояс, подвязал волосы, чтобы не мешали при работе, взял инструменты и отправился в конюшню. Хоть в клане траур, но младшие братья все равно нуждаются в заботе.
Никто никогда не понимал лошадей лучше, чем их полубратья – Тайраны, и поэтому никогда Тайри не доверяли своих лошадей слугам-людям, предпочитая заботиться о них сами. И ни у кого по эту сторону гор не было таких коней, как у них, разве, что у тил-мерцев, но не даром же знать в Тил-Мере рыжеволоса и обликом схожа с Тайри.
Лошади приветствовали юношу довольным пофыркиванием, к нему из стойл тянулись любопытные носы – чего ты вкусненького принес на этот раз? Риш не обманул их ожидания, преподнеся кому-то яблочко, кому-то морковку, а кому-то и посыпанный солью кусок хлеба. Не просил ничего и не радовался только один конь, лучший из лучших, тот, что предназначался в жертву богине смерти, но так ей и не достался из-за нечестивцев. Впрочем, Риш радовался, что Баргаш остался жив, он души не чаял в этом звере. Только вот теперь конь не признавал его, а только понуро стоял в стойле. Не иначе сглазили…
Юноша открыл стойло, чтобы войти к скакуну и позаботиться о нем, но тут в Баргаша будто демон вселился – жеребец яростно завизжал, опрокинул Риша и бросился прочь, с легкостью перемахнув невысокую ограду вокруг дома.
Ребята шумно радовались тому, что им удалось избежать смерти, поминали убитых, а Гэльран, потягивая из простой деревянной чаши недорогое вино, думал о том, что ему мешает надуть благородного красавчика и уйти, не исполнив поручение? Может то, что тех, кого в Ситре называли двуликие, он ненавидел куда больше. Ненависть эта была прочнее, чем к благородным.
Давно это было, но события врезались в память прочно и навсегда. Будто только несколько мгновений назад выскочило из зарослей мохнатое чудовище и бросилось, щеря белые клыки, к небогато одетой молодой женщине. Арс не стал на нее нападать, почти тут же снова исчез в зарослях, чтобы через некоторое время присоединиться к каравану. Он смеялся вместе с друзьями над глупой женщиной. А мать после этого стала сама не своя – перестала узнавать старшего сына, только судорожно прижимала к себе маленького Вигаля, пугалась каждой тени, выла по ночам. Тогда он многого не понимал, понимание пришло позже, но восхищение и преклонение перед Арсами, коих в Ситре считали родственниками обезьяньего бога, пропало, сменившись злобой.
Мать не могла больше ни шить, ни ткать. Для них наступили плохие времена. Один он не мог прокормить мать и маленького братишку. Вигаль умер, когда у матери кончилось молоко. Они зарыли его на глиняном скосе у берега реки.
Гэльран, а тогда еще простой ситранский мальчишка по имени Малал, пробовал просить помощи, пытался найти какую-нибудь работу. Но городок, в котором их оставил караван, был невелик, бедный люд сам с трудом сводил концы с концами, не имея возможности поделиться с чужим ребенком, когда свои дети голодали, а богатые… им было все равно. Но Малал все-таки нашел средства к существованию, он прибился к воровской шайке. Однако содержать ему уже было некого, мать слегла и вскорости последовала за Вигалем. Если бы хоть чуть-чуть раньше, если бы хоть кто-нибудь смилостивился! Малал видел, как мальчик его возраста в богатых одеждах кормил уличных кошек, а когда к нему подошел еще один попрошайка, только человек, кликнул воспитателей.
Впрочем, вором Малал пробыл недолго, угодив в темницу, откуда и сбежал, присоединившись к двум разбойникам, приговоренным к смерти. Так начинался путь разбойника, которого вскоре прозвали Бешеный Лев.
К задумавшемуся главарю подошел один из приближенных людей.
– Пора бы отправляться, а то люди совсем расслабятся. Негоже это в такой близости от столицы.
– Да ты прав, – Гэльран выплеснул остатки вина. Кроваво-красные капли протопили снег, и разбойнику показалось, что он уже проливает чью-то кровь. В горле запершило от неутоленной жажды. Что ж, скоро он ее утолит.
– В какую сторону отправимся?
– На запад. К горам. К крепости Тассан.
– Почему меня никто не разбудил?! – я была просто в ярости, которая почти тут же разбилась вдребезги о хрустальное спокойствие Шаванси.
– Тебе был необходим отдых.
– Мне необходимо как можно скорее догнать посла!
Дочь богини резко затянула завязки мешка, взглянула на меня исподлобья. Я почувствовала, как дрогнуло сердце, точно так же иногда смотрела Тайри.
– Хорошо, – поделать-то уже все равно ничего нельзя было. – Где остальные?
– Все уже готовы. Только тебя ждали.
– Хорошо. Тогда скажи им, что мы отправляемся. Я сейчас приду. Только расспрошу хозяина насчет посла.
– Риддин уже расспросил.
– Тогда отправляемся.
– Поешь хотя бы.
– В дороге поем. Мы и так потеряли слишком много времени.
Счастливый Мэйо, о чем-то болтающий с Сурой, угрюмый Риддин и еще более угрюмый Огонек ждали нас на улице. Лошади уже были оседланы и нетерпеливо переступали копытами, они тоже отдохнули. Я оглядела своих спутников, остановившись на двух недовольных лицах.
– Что это с вами?
Обычно всегда спокойный, уравновешенный Риддин вскинул голову.
– Этот… – не знаю, что он хотел сказать, но аднец справился с собой. – Не очень умный юноша, услышав, что я спрашиваю хозяина гостиного дома о Гораде, начал орать, что я изменник, что я хочу всех предать…
– Он хочет нас подставить! – встрял Огонек. – Да, я услышал, как он тайком вызнает про своего дружка!
Эти двое могут доставить достаточно неприятностей, если не решить эту проблему в самом скором времени.
– Да, я спрашивал хозяина, надеясь, что аднцу об аднце он расскажет скорее и полнее. Я сказал, что отстал от отряда и в спешном порядке догоняю, – все чувства говорили мне, что Риддин не лжет. Так почему же этого не чувствует Огонек. Я внимательно посмотрела на кипящего мальчишку. И тут меня осенило: он же ревнует! Он ревнует меня к Риддину. Ревнует так сильно, что эта ревность ослепляет его напрочь. И что с ним делать?
– Все, хватит разборок. В седла. Риддин, в дороге расскажешь.
Аднец кивнул.
