Гайдаенко Иван Дмитриевич
Иван Гайдаенко у самолета ЛаГГ-3
Иван Гайдаенко
Родился и жил я в Кировограде, на Украине. Жили мы на окраине города. А рядом располагался аэродром авиационной бригады. С детства я видел, как летали истребители и бомбардировщики, а однажды самолет даже разбился неподалеку от нашего дома. Летчик выпрыгнул, и мы, ребятня, бегали смотреть. Так что стать летчиком было мечтой моего детства.
Отец у меня погиб рано, семья жила бедно, и, закончив только 7 классов, я поступил в машиностроительный техникум, чтобы получать стипендию и тем самым помогать матери.
При городском Осоавиахиме мы организовали кружок и на общественные деньги купили планер. Запускали его на резиновом амортизаторе, как из огромной рогатки. Летали на нем, пока одна девушка его не грохнула. А потом, когда прозвучал призыв: «дать стране 150 тысяч летчиков!» у нас в Кировограде был организован аэроклуб. Я попал в его первый набор, который шел в три группы: пилотов, летчиков- наблюдателей и техников. Я еще подумал: «Пилот — это хорошо, но летчик-наблюдатель — это же лучше!» Я же не знал, что это штурманы! И пошел записываться. Но мне, к счастью, отказали в приеме в эту группу: «Нет. Ты же на планере летал, давай пилотом». Вот так я стал учиться. В течение года по вечерам и в выходные мы занимались теорией и практикой — мне же еще в техникуме учиться нужно было! Помню, ходили по городу строем, в летных комбинезонах — красота!
После окончания аэроклуба на самолете У-2 в 1937 году нам предложили идти в летную школу, что я сделал с удовольствием. Я был зачислен в Одесскую школу имени Полины Осипенко. Набор школы состоял из двух частей: в одну входили те, кто не имел летной практики, во вторую — ребята из аэроклубов. Много было парней с Кавказа (грузин, армян, азербайджанцев) и с Украины. Тех, кто не летал, готовили два года — год на У-2 и второй год на Р-5, а мы проучились меньше года, сразу вылетели на Р-5. Я-то хотел быть истребителем, но в армии не спрашивают — сказали, будешь летать на Р-5, значит, летаешь на Р-5.
Что я могу сказать про курсантов училища? В основном это были ребята из вузов и техникумов. Некоторые недостатки общего образования восполняли инструктора и шефы из Одесского оперного театра, куда мы ходили по субботам и воскресеньям. Конечно, бывали мы и в других театрах. Кроме того, в курсантской столовой стояли столики на 4 человека, как в ресторане, и играл духовой оркестр. Старшина ходил и объяснял, как держать вилку, ложку. Это многим потом пригодилось.
В 1938 году, проучившись всего год, я закончил учебу. Тогда все рвались туда, где какие-то события происходят. Мы написали рапорта направить нас на Дальний Восток, где только что прошли бои с японцами на Халхин-Голе. Но, опять же, начальству было виднее, и меня направили в Гатчину, под Ленинград. На этом самом первом российском аэродроме базировалась 333-я отдельная разведывательная эскадрилья на Р-5. Тренировались мы очень много, летали днем и ночью.
Когда в 1939 году началась финская война, нашу эскадрилью направили на Север. Мы сидели на озере Ко-олаярве, что на запад от Кандалакши. Основными задачами нашей эскадрильи были разведка и бомбежка. Финны действовали небольшими отрядами. Найти их в лесу можно было только по оставленной лыжне. Если заставали их отряды на открытом месте, при пересечении замерзших озер, то тут мы их хорошо обстреливали и бомбили. Нам везло, что с самолетами финскими не приходилось встречаться. На Р-5 вести бой с вражеским самолетом — дело безнадежное. У нас ведь вооружение какое было? Впереди ПВ-1 (тот же «максим», только авиационный), а сзади два спаренных пулемета Дегтярева.
Кроме того, мы снабжали по воздуху наши окруженные дивизии. Война нехорошая была... Руководство хреновое. Ну что эти солдатики могли сделать в своих ботинках с обмотками, тоненьких шинелях и буденнов-ках? Две дивизии, по сути, замерзли. Помню, наша эскадрилья жила в школе. Спали в спортивном зале на нарах, а недалеко от школы в палатке была устроена баня. Мыться же где-то надо было. И вот мы один раз приходим в баню, а туда привезли машину трупов. Они скрюченные. Их в баню затаскивают, отогревают, и они начинают распрямляться. На это было страшно смотреть. Их выпрямили и похоронили как положено...
Нам исключительно повезло, что никакой ПВО на том участке фронта у финнов не было. Они по нам стреляли из стрелкового оружия, но у нас в эскадрилье потерь не было. Правда, уже после войны, когда мы возвращались в Гатчину и сели на Лодейном Поле, комиссар эскадрильи не удержал самолет на пробеге (летали на лыжах, а при сильном ветре его трудно удержать). Самолет развернуло ветром, и он винтом зацепил лежавшие на аэродроме штабеля бомботары, в результате чего поломал концы винта. Так как я в эскадрилье был самым младшим, то меня высадили, комиссар забрал мой самолет и улетел в Гатчину, а меня оставили ждать, когда пришлют новый винт. Но тут мне подфартило. У меня был очень опытный техник. По сравнению со мной, мальчишкой, он был стариком. Он посмотрел самолет, пошел, достал ножовку, отпилил каждую лопасть винта, так чтобы они стали одинакового размера, проверил, зачистил, запустил двигатель — не трясет! И мы с ним на этом самолете прилетели домой.
За участие в финской войне я был награжден орденом Красной Звезды, который мне вручил лично Михаил Иванович Калинин. Это потом орденоносцев стало много, а тогда, перед войной, я мог получить ежегодный бесплатный билет в мягкий вагон!
Хотя если честно, то перед войной жили трудно. Посуди сам — жилья не было. Перед финской я жил на частной квартире в каком-то коридорчике, где стояла моя раскладушка. Только после финской летчики переселились в общежитие, устроенное в одном из крыльев дворца Павла Первого. Там нам выделили комнату, в которой разместилось 18 человек!
Я в нашей комнате считался самым богатым. У меня был патефон, редкость по тем временам, и велосипед. Потом появились и часы. Часы купить было невозможно, с трудом я разыскал и купил серебряные часики в виде медальона. Но я же не буду медальон носить! Отдал его в мастерскую, там к медальону припаяли ушки, получились ручные часы.
Как мы размещались в комнате? Посредине стоял стол, вокруг кровати. На столе стоял мой патефон, вокруг которого лежали груды пластинок. Вечером пойдем гулять с девушками, возвращаемся кто в полночь, кто позже. Как правило, приходили, ставили свои любимые пластинки и ложились спать, а патефон продолжал играть, пока следующий не придет и не поменяет пластинку. К слову, больше всего многие любили слушать Клавдию Шульженко. Ездили мы и в Ленинград, ходили в театры.
Одевали нас хорошо, да и денежное содержание у нас было отличное. Мы ведь считались военной элитой. У нас была красивая темно-синяя форма. А летное обмундирование такое: теплые фетровые бурки с заворотом, комбинезоны меховые, реглан. Гимнастерка, брюки, бриджи и сапоги — это уже повседневная форма.
Я сразу после финской войны пошел на курсы для подготовки в Академию при Доме офицеров. Мне, как украинцу, русский язык не давался. Помню, когда мы писали первый диктант по русскому языку, учительница поставила мне не двойку, а единицу. Прошло какое-то время. После следующего диктанта она говорит: «О, Гайдаенко, у вас значительные успехи, я вам уже двойку поставила!» Вот как было, но, тем не менее, я ходил на курсы. Когда мы перегоняли Р-5 (их надо было сдать, чтобы получить СБ), то сели под Москвой в Монино, где располагалась академия. Посмотрел я, как слушателей гоняют строевой подготовкой, и решил, что не пойду в академию. Что я буду так мучиться?
Летом 1940 года нас перебазировали в Кексгольм, сейчас он называется Приозерском, а оттуда отправили под Псков, где мы приняли участие во вводе войск в Эстонию. Как нам тогда говорили: «Мы подаем братскую руку помощи дружескому эстонскому народу». Скажу о том, что видел своими глазами. У нас тогда какая задача была? Допустим, идет колонна по дороге, впереди легковая машина «Эмка», а за ней машины, танки, пехота. Мы должны были найти эту колонну, определить ее местоположение и сбросить им вымпел с указаниями направления движения. После этого мы должны были дождаться ответа, который они напишут, и забрать его. Забирали его так: между двумя шестами натягивалась веревка, но не привязывалась, а закреплялась свободно. Посередине привязывалось послание. Задача наша была — пройти низко, выпустить «кошку», зацепить веревку и подтянуть послание в кабину. Вот такая связь была в
