Solomon (Isetzkij) Lenin i ewo semja (Uljanovi)

окружает «великого Горького».

В Брюсселе Луначарский отметился гомерическим пьянством. Так, помню, после одного угощения (пьянст­во и пр.), данного ему поклонниками, мне пришлось в четыре часа утра увозить его к себе домой грязного, пьяного, скверно ругавшегося и все время лезшего в драку, бившего посуду…

Я рассказал об его брюссельских подвигах Ленину, показал ему письмо Луначарского ко мне с выражением «согласия» Горьких на мой приезд на Капри, и Ленин тут-то и сделал самую беспощадную характеристику сво­ему будущему коллеге по Совнаркому, будущему «мини­стру народного просвещения».

— Это, знаете, настоящий фигляр, не имеющий ни­чего общего с покойным братом Платоном. По своим убеждениям и литературно-художественным вкусам он мог бы сказать устами Репетилова (персонажа комедии «Горе от ума» А. Грибоедова. — Ред.): «Да, водевиль есть нечто, а прочее все гниль…» Да и в политике он типичный Репетилов: «Шумим, братец, шумим!» Не так давно его укусила муха богоискательства, конечно, так же фиглярно, как весь он фиглярен, то есть просто стал в новую позу. Но, знаете, как тонко посмеялся над ним по этому поводу Плеханов… Это было во время партий­ного съезда (РСДРП, V (Лондонского) в 1907 г. — Ред.)… Плеханов в кулуарах, конечно, вдруг подходит к нему какими-то кротко-монашескими мелкими шажками, останавливается около него, крестится на него и тонень­ким дискантом пропел ему: «Святой отче Анатолий, мо­ли Бога о нас!»…

Скажу прямо — это совершенно гряз­ный тип, кутила и выпивоха, и развратник, на Бога по­глядывает, а по земле пошаривает, моральный альфонс, а впрочем, черт его знает, может быть, не только мо­ральный… Подделался к Горькому, поет ему самые по­шлые дифирамбы, а того ведь хлебом не корми, лишь пой ему славословие… ну и живет у них на Капри и на их счет… (Несмотря на такое мнение о нем, Ленин назначил его руководи­телем образования и воспитания русского юношества!. — Авт. ).

И тут же, придравшись к этому случаю, Ленин по­святил несколько слов и «великому Горькому».

— Это, доложу я вам, тоже птица… Очень себе на уме, любит деньгу. Ловко сумел воспользоваться добрым Короленкой (В. Г. Короленко, известный русский писа­тель. — Ред.) и другими, благодаря им взобрался на ли­тературный Олимп, на котором и кочевряжится и с высоты которого ругает направо и налево и грубо оплевывает всех и вся… И, подобно Анатолию Луначарскому, которо­го он пригрел и возложил на лоно, тоже великий фигляр и фарисей, по русской поговорке: «Спереди благ муж, а сзади всякую шаташеся»… Впрочем, человек он полез­ный, ибо, правда, из тщеславия, дает деньги на револю­цию и считает себя так же, как и Шаляпин (Ф. И. Ша­ляпин, великий русский певец и актер. — Ред.), «преужаснейшим» большевиком…

— А знаете вы его жену, Андрееву? — перебив сам себя, спросил он вдруг меня и на мой утвердительный ответ сказал: — Знаете, у Горького есть один рассказ, где какой-то из его героев, говоря своему товарищу о лешем, так характеризует его: «Леший, вишь, вон он какой — одна тебе ноздря…» — «Как ноздря?» — спра­шивает удивленный собеседник.

«Да так… просто ноздря и больше ничего, — вот он каков, леший-то…» Так вот Мария Федоровна похожа именно на горьковского леше­го, ха-ха-ха! — и Ленин весело расхохотался, доволь­ный своим, по-моему, действительно метким сравнением.

Очень зло отзывался Ленин и о Троцком, который в те времена мирно прозябал среди меньшевиков, все вре­мя — это уже у него было от младых ногтей — крик­ливо позируя и фиглярничая. Характеристика, сделанная Лениным, была не только зла, но и глубоко верна. Мне она вспоминалась впоследствии, уже в Москве, когда «маршал» Троцкий стал во главе Красной армии и одерживал одну за другой победы, выступая с крикли­выми речами «а-ля Наполеон», причем за спиной его стоял не кто иной, как Сталин, в качестве политическо­го комиссара (не называясь официально им), неумный, но напористый и, по отзывам всех, лично знающих его, до самозабвения решительный и отважный человек.

— Чтобы охарактеризовать вам Троцкого, — говорил Ленин, хитро щуря свои глазки с выражением непереда­ваемого злого лукавства, — я вам расскажу один еврей­ский анекдот… Богатая еврейка рожает. Богатство сдела­ло ее томной дамой, она кое-как лопочет по-француз­ски. Ну, само собой, для родов приглашен самый знаме­нитый врач. Роженица лежит и по временам, томно за­ катывая глаза, стонет, но на французский манер: «О, мон Дье!» (О, мой Бог! — Ред.) Муж ее сидит с докто­ром в соседней комнате и при каждом стоне тревожно говорит доктору: «Ради Бога, доктор, идите к ней, она так мучается…» Но врач курит сигару и успокаивает, говоря, что он знает, когда он должен вмешаться в дело природы… Это тянется долго. Вдруг из спальной доно­сится: «Ой, вай мир, гевальт!» (Боже мой! — Ред.). Тогда доктор, сказав «ну, теперь пора», направился в спальную… Вот вспомните мои слова, что как револю­ционер Троцкий — страшный трус, и мне так и кажет­ся, что в решительную минуту его прорвет и он заорет на своем языке «гевальт»…

Мне особенно вспомнилось это пророчество, когда при приближении к Петербургу армии Юденича (в 1919 г. — Ред.) Ленин командировал в Петербург покойного Краси­на, ибо растерявшийся Троцкий (и Зиновьев с ним) обра­тился к жителям Петербурга с воззванием, рекомендуя им защищаться (это против регулярной и технически хо­рошо оборудованной армии!) постройкой баррикад. Тогда же один товарищ, имени которого я не назову, сказал мне по поводу этой растерянности Троцкого, что «у него шея чешется от страха перед белыми».

О Плеханове Ленин говорил с известным, хотя и не­добрым почтением:

— Он, знаете, склизкий и ершистый — так, голыми руками его не возьмешь. Но крупная личность с гро­мадным значением в истории рабочего движения, насто­ящий апостол русского марксистского социализма, впро­чем, с сильным креном в сторону буржуазии…

О покойной В. И. Засулич он отозвался так:

— Есть такая детская песенка, точно написанная на Веру Ивановну:

Жила-была старица

В тишине под дубом,

Пошла в баню париться, —

Братья, возликуем!.

И как баба умная

Взяла пук мочала..

Песня эта длинная, —

Начинай сначала!

И опять повторяется то же самое, как в песне «у попа была собака». Вот вам и вся Вера Ивановна…

Признаюсь, я и тогда, так же как и сейчас, не пони­маю, в чем соль этой нелепой характеристики. Одно не­сомненно, что в нее было вложено, на мой взгляд, много какой-то бессильной и беззубой злобы, причина которой мне неясна… Я знаю, что когда-то давно В. И. Засулич встретила молодого тогда еще Ленина, ставшего в ряды эмиграции, с отменным участием и теплотой, о чем мне говорил кто-то из членов семьи Ульяновых с восторгом…

Очень зло Ленин отзывался и о Литвинове, ныне благополучно добившемся поста наркоминдела. Незадолго до своего приезда в Брюссель Ленин направил ко мне Литвинова с особой рекомендацией, в которой он просил меня принять Литвинова как одного из выдающихся то­варищей, гонимого и международной полицией, и мень­шевиками. Литвинов был в то время герой, имя которо­го довольно долго не сходило со страниц мировой печа­ти. Я напомню вкратце его историю.

В 1907 году (а может быть, и в 1906 году) в Тифли­се состоялась крупная экспроприация: на артельщиков, везших 200 000 рублей, напали кавказские революционе­ры и отобрали эти деньги, причем все дело обошлось без пролития крови. Я не буду приводить имен, замешанных в этом старом деле, ставшем уже достоянием истории. Революционеры, вступившие в 1905 году в открытый бой с