Solomon (Isetzkij) Lenin i ewo semja (Uljanovi)

царским правительством, смотрели на это дело как на один из актов военных действий.

В нем принимал уча­стие и такой известный революционер, человек незапятнанной честности, как Камо (Личность эта по своим похождениям почти легендарная. Извест­но, как он, арестованный в Берлине, чтобы его не выдали русской по­лиции, добивавшейся этого два года, находясь в тюрьме, притворялся сумасшедшим: он все время идиотски смеялся, приручил пойманного им воробья, не расставаясь с ним даже во время допросов, в комиссии для освидетельствования его умственных способностей танцевал и пры­гал, как дурачок, ел всяких насекомых, и таким образом он добился того, что его не выдали. — Авт. ). (Тер-Петросян С. А. — Ред.), армянин, почти легендарный герой, недавно погиб­ший на Кавказе во время несчастья с мотоциклетом (по­ пал под машину, но не на Кавказе, а в Москве в 1922 г. — Ред.). И вся захваченная при этом «эксе» сум­ма (состоявшая из билетов пятисотрублевого достоинства) была передана партии, или, вернее сказать, большевикам. Все участники этой экспроприации остались неуловимы­ми. Русская полиция рвала и метала и, конечно, приняла все меры к тому, чтобы арестовать тех, кто попытался бы разменять эти пятисотрублевки, номера которых были известны полиции.

И вот, кажется, в 1907-м или 1908 году в Париже был арестован Литвинов, причем прокуратура инкрими­нировала ему попытку разменять эти билеты и его уча­стие в экспроприации. Он просидел в тюрьме всего око­ло двух недель, все время подвергаясь допросам, но в конце концов был освобожден за отсутствием улик. Но, кроме властей, на него нападали особенно энергично ох­ранявшие чистоту своих риз меньшевики в своем жур­нале «Социал-демократ».

Вскоре Ленин направил его в Англию через Бель­гию, где он пробыл, тоже гостя у меня, несколько дней.

И, рассказывая мне об этой истории, он сообщил мне нечто, относящееся к «белым ризам» Мартова, что я ос­тавляю всецело на его совести.

Меньшевики встретили его в Париже прямо в штыки, но

Ю. О. Мартов обещал молчать и не поднимать шума, если он поделится с ними частью экспроприированных де­нег, причем Мартов требовал для своей группы (меньше­виков) 15 000 рублей. Литвинов соглашался дать только 5000 рублей, торгуясь дальше, соглашался, понемногу добавляя, дать 7000 рублей. Здесь он уперся, и «сделка» не состоялась. Тогда Мартов открыл против Литвинова свирепую атаку, в чем можно убедиться, прочтя соответ­ствующие номера «Социал-демократа» той эпохи. Мне лично вспоминается одна особенно недостойная статья Мартова, в которой он, не стесняясь выдавать революци­онные, весьма конспиративные, псевдонимы Литвинова и обрушиваясь на него, писал об этом деле… На меня лич­но это выступление Мартова, с которым я находился в самых хороших товарищеских отношениях, произвело столь отвратительное впечатление, что при встрече с ним в Петербурге года два спустя в литературном обществе, когда он подошел ко мне с протянутой для пожатия ру­кой, я не поздоровался с ним, не пожал ему руки, в упор глядя ему в глаза, сказав только одно слово — «Литвинов»… И с тех пор мы не кланялись друг с дру­гом.

В разговоре со мной Ленин коснулся и этого дела. Я отдавал дань стойкости и выдержанности Литвинова и его самопожертвованию. Ленин, однако, все время сарка­стически морщился.

— Да, конечно, вы правы… и стойкость, и выдерж­ка, — сказал он. — Но, знаете ли, ведь это все качества хорошего спекулянта и игрока, — они ведь тоже подчас идут на самопожертвование, это все качества умного и ловкого еврея-коробейника (подлинная фамилия Литвино­ва была Валлахмакс. — Ред.), но никак не крупного бир­жевого дельца. И в его преданность революции я и на грош не верю и просто считаю его прожженной бестией, но действительно артистом в этих делах, хотя и мелким до глупости… Ну, подумайте сами, как можно было не сойтись с Мартовым? Ведь это глупо и мелочно, набавил бы еще три тысячи, и они сошлись бы… А теперь вот в «Социал-демократе» идет истерика, визг и гвалт… И я вам скажу просто и откровенно: из Литвинова никогда не выйдет крупного деятеля — он будет гоняться за миллио­нами, но по дороге застрянет из-за двугривенного. И он готов всякого продать. Одним словом, — вдруг с беско­нечным раздражением закончил он, — это мелкая тварь, ну и черт с ним!..

Вообще в этот приезд мы много говорили с Лениным о разных общественных деятелях. Узнав о моей близо­сти с В. В. Вересаевым (известный писатель. — Ред.) и всей его семьей, он очень зло, не в бровь, а в глаз охарактеризовал его как литератора:

— Он просто представляет собою нечто среднее меж­ду публицистом и беллетристом или нечто, ни два ни полтора, а по меткой сибирской поговорке — просто «ни­кто»…

Уничтожающую характеристику сделал он и об изве­стном впоследствии советском сановнике В. В. Воров­ском, писавшем в социалистической печати под псевдо­нимом «Орловский».

— Это типичный Молчалин (персонаж комедии «Горе от ума» А. Грибоедова. — Ред.), переложенный на рево­люционные нравы, но с польскими чертами какого-то не то Пшексюцюльского, не то Кшепсюцюльского… Его де­визом может служить: «…В мои годы могут ли сметь свое суждение иметь», а впрочем, «падам до ног, аллеж стою, целую реинчки, аллеж свои», и всегда он готов при слу­чае «дать в морду», если к этому представляется без­опасная возможность. А кроме того, я думаю, он и на руку нечист, и просто стопроцентный карьерист…

Об известном Г. А. Алексинском, бывшем ярком члене II Государственной думы, тоже незадолго до того приезжавшем в Брюссель с докладом о романе «Крас­ная звезда», Ленин отозвался так:

— Яркий, Божией милостью, оратор, но самый на­стоящий пустоцвет и сума переметная и когда-нибудь должен застрять между двух стульев.

Заканчивая эту главу, в которой я привожу мнения Ленина о разных лицах, вновь вспоминаю, что он не­сколько раз говорил о своей матери, и, всегда резкий и какой-то злой, он поразительно для всех знавших его как-то весь смягчался, глаза его приобретали какое-то сосредоточенное выражение, в котором было и много теп­лой, не от мира сего, ласки, и просто обожания, и когда он характеризовал ее словом «святая», это нисколько не напоминало французского oh, ma mere, c'est une sainte!

ГЛАВА 10

Конец дискуссии об «отзовизме». — Второй приезд Ленина в Брюссель. — Заседание Бюро II Интернаци­онала. — Ленин уезжает, и наше прощание.

Немедленно же после отъезда Ленина я написал обе­щанную статью для открытия дискуссии и послал ее Ленину. И тут началась нелепая игра в прятки. Ленин ответил мне, что получил мою статью прочитал ее лич­но «с удовольствием» и что на днях даст окончательный ответ, что лично он и Надежда Константиновна, тоже член редакционной коллегии, согласны с необходимостью открыть дискуссию по этому вопросу и приветствуют мою статью, как начало ее. Но что в данный момент три члена редакционной коллегии отсутствуют, и, пока они не возвратятся, он не может дать мне решительного ответа… Скажу кратко: переписка по этому делу тяну­лась около двух месяцев… Мне вскоре стало ясно, что Ленин хитрит и хочет похоронить вопрос…

Затем я получил от Ленина письмо, в котором он писал, что «на днях» будет в Брюсселе по дороге в Лондон, куда он едет месяца на два, чтобы поработать в Британском музее, и просит меня подождать, пока он со мной лично и поговорит о дискуссии, так как, де, переписываться обо всем трудно… Я ждал. Наконец я получил от него письмо, в кото­ром он спрашивал, может ли он остановиться у меня дня на два-три. Он сообщал, что приглашен в Брюссель на заседание Интернационального Бюро, после чего уедет в Лондон. Конечно, я ответил приглашением. Вскоре он приехал. Когда он немного отдохнул с доро­ги, я спросил его, как обстоит дело с дискуссией? Глаза его забегали, и он стал нести в ответ какой-то дипло­матический вздор, топчась на одном месте.

— Великолепно, — сказал я, — все это очень инте­ресно, но я прошу вас сказать мне просто: да или нет.

— Да поверьте, Георгий Александрович, — сказал он, — что и я, и Надежда