певицей, поэтому сейчас обрадовалась бы за меня. Давайте все вместе вспомним Ольгу Камышину, эту песню я посвящаю ей!
Зал послушно взорвался аплодисментами. На подобных мероприятиях люди часто следуют указаниям, нисколько не заботясь о том, как все это выглядит со стороны. И лишь немногим было понятно, что сейчас эта успешная, красивая женщина не воздает должное поверженной сопернице, а хоронит ее, провожая, как истинную артистку, аплодисментами.
Зазвучала музыка, Лика сняла микрофон со стойки:
– Ма-а-я лю-юбовь ка-алышет кровь, – жизнерадостно возопила она, совершенно не заботясь ни о попадании в ноты, ни о звучании. Все по той же «странной» случайности в наушник Лики подавалась фонограмма с голосом, тогда как зал слышал лишь музыку.
Было странно смотреть на это божественное создание, извергающее диссонансные звуки, поэтому на первой минуте зал никак не отреагировал. Зритель пытался понять, что ему делать. Смеяться команды не было, прочувствованная речь, предшествующая исполнению, должна была настраивать на лирический лад, но лирикой тут и не пахло.
Я поступила с Ликой более гуманно, чем она с Ольгой, я не стала платить кучке мерзавцев за то, чтобы они забросали ее пустыми пивными банками, зал и так отреагировал правильно. Люди, наконец, поняли: то, что происходит на сцене, – комично, можно смеяться, и зал взорвался хохотом. Лика, уловив эмоциональную волну из зрительного зала, но не сразу сообразив, что она означает, приободрилась и активнее задвигалась по сцене, пока не поняла, что люди почему-то смеются. Она перестала подпевать и замерла, беззвучно открывая рот, что выглядело еще потешнее. Зал умирал со смеху. Лика сделала несколько неуверенных шагов по сцене, и, наконец, догадалась избавиться от наушника. Она услышала. Услышала одиноко звучащую музыку, гомерический хохот зала, увидела презрение во взгляде Олега, ужас в глазах отца, черные зрачки нацеленных на нее камер. Папаша не поскупился, событие освещали несколько местных телеканалов.
– Безобразие, – трубным голосом выкрикнула какая-то строгая тетка из первого ряда, – и я должна выслушивать этакую мерзость? Безобразие!
Девушка швырнула радиомикрофон в тетку, попала и вылетела за кулисы. Зрители, получив новый повод посмеяться, послушно веселились. Теперь уже было понятно: первое отделение концерта – юмористическое, на нем положено смеяться, чем громче, тем похвальнее. Они смеялись и хлопали, пока не поняли, что конферансье почему-то долго не объявляет следующий номер. Зал притих, похлопал, опять притих, потом начал волноваться. В это время за кулисами творилось невообразимое: кто-то искал сбежавшего звукооператора, кто-то пытался успокоить Лику, кто-то названивал Андрюсику, в надежде вызвать его для наведения порядка. Администратор стоял перед дверью гримерки заезжей звезды и вежливо просил открыть дверь, не понимая пока, что гримерка пуста, а лже-звезда, студент театральной студии, промышлявший в провинциальном шоу двойников, получив свой гонорар и смыв грим, едет на рейсовом автобусе в свой райцентр. Люся и Вася же, как продюсер и костюмер, уже сидели на кладбище и раскладывали по кучкам разноцветные бумажки. В их честности я была уверена, эти люди странно относились и к жизни, и к материальным ценностям. Они могли бессовестно стянуть шоколадку у малыша и равнодушно пнуть ноутбук, оставленный на скамейке в парке.
Спустя пятнадцать минут бледный администратор вышел на сцену и попытался унять расшумевшийся зал:
– Господа, произошло досадное недоразумение, концерт отменяется в связи с внезапной болезнью всех участников. Мы приносим вам свои извинения.
Русский народ – сообразительный, после секундного гула недовольствия, самые ушлые бегом бросились к кассам, так как в подобных случаях принято возвращать деньги за билеты. Те, кто понял это позже, постарались взять свое за счет скорости, и, распихивая соседей локтями, побежали к выходу. Вся эта толпа быстро настигла строгую тетку из первого ряда, которая направилась к выходу при первых словах администратора. Она оглянулась, но спастись бегством не успела и была подхвачена потоком любителей культуры и искусства. Когда ее опустили на твердую землю, оказалось, что поток унес ее сумочку, оторвал две пуговицы на жакете и оставил в ее волосах комок жевательной резинки.
– Безобразие, – опять повторила она, – они мне заплатят! Любезная, помогите мне найти устроителя этого шоу, я должна сказать ему пару слов.
Вахтерша, к которой обратилась женщина, смерила ее презрительным взглядом и отвернулась, продолжая с любопытством взирать на штурм касс.
– Любезная, я к вам обращаюсь, вы хорошо слышите?
– Ну, чего прицепилась? Работать людям не дают! Иди, иди отсюдова, пока милицию не вызвала!
Женщина смерила вахтершу презрительным взглядом и сама отправилась искать вход в служебную зону. И вовремя, так как возврат денег, как оказалось, не входил в план устроителей концерта. Вскоре в фойе ворвался наряд милиции и попытался организованно вывести народ на улицу. Народ выходить не хотел, журналисты похрюкивали от восторга, сержант пытался отдавать команды подчиненным, но в общем гвалте его слышно не было. Я с удовлетворением оценила устроенную заварушку и направилась за скандальной теткой. Если мои подозрения относительно ее оправдаются, она станет последним аккордом в моем спектакле.
В какой-то момент я ее потеряла: прямо на меня из-за угла служебного коридора выскочили Шлейко и администратор культурного центра. Меня они не заметили, слишком заняты были своими проблемами.
– Почему я должен выплачивать деньги за билеты? Это вы провалили шоу, это вы должны выплатить мне не только обещанное, но и компенсацию за моральный ущерб! – кричал Шлейко.
– Вот что происходит, когда люди берутся не за свое дело! Я предлагал вам свою команду? Вы отказались, всю организацию взяли на себя. Вот и получайте! – пытался перекричать его администратор.
Дальше слушать было неинтересно. Понятно, что каждый из них хочет снять с себя ответственность и перекинуть вину на другого, понятно, что обоих ждут немалые расходы. Надеюсь, что основной удар придется по бюджету организатора, устроителя и спонсора концерта – директора мясокомбината.
Я отправилась дальше и лицом к лицу столкнулась с теткой из зала. Вид у нее был жалкий. Растрепанная, потная, в волосах – сероватый слипшийся комочек, жакет на груди придерживает руками, в пропавшей сумочке, наверняка, остались документы и деньги. Она-то почему должна страдать?
– Вам помочь? – участливо осведомилась я.
– Один нормальный человек на толпу придурков! – огрызнулась она совсем не несчастным голосом. – Быстренько проводи меня к организатору этого апокалипсиса, пока я еще могу соображать.
– Идите за мной, – пригласила я. – Знаете, ваше лицо мне знакомо, но не могу вспомнить, где я вас видела.
– Телевизор меньше смотри, дорогуша, – вовсе не доброжелательно отозвалась она. – Я-то в этих дрянных шоу по роду службы мелькаю, а ты мозги себе засоряешь.
Точно! Это она постоянно заседает в жюри всевозможных молодежных вокальных конкурсов. Ольга Ильинична, собственной персоной! Каким-то чудесным способом Шлейко удалось заполучить ее на планируемый триумф дочери, теперь, видимо, он совершенно забыл о ее присутствии, и величина всероссийского масштаба вынуждена слоняться по душным коридорам заштатного клуба провинциального городишки. В этот момент мы как раз поравнялись с гримеркой Лики.
– Подождите здесь, – предложила я, – там работает кондиционер, вам будет удобно. А я приведу к вам человека, которого вы ищите.
При слове «кондиционер» Ольга Ильинична посмотрела на меня почти с нежностью, но благодарить не стала, раскрыла дверь и шагнула в комнату. Дальнейшее я могла наблюдать совершенно свободно, все равно меня, серую незначительную мышку, никто не замечал.
– Прелестное дитя с ржавым горлышком, запустившее в меня микрофоном, – как родной обрадовалась Лике Ольга Ильинична, – здравствуй! Искала я не тебя, но увидеть тебя очень рада. Так это ты то юное дарование, из-за которого устроили весь сыр-бор?
– Пошла вон! – не оборачиваясь, рявкнула Лика. Злые слезы уже высохли, она тщательно снимала с лица остатки грима.
– Не пойду. Сначала ты и твой папаша униженно принесете мне извинения, заплатите за потерянное
