время.
Я читал вслух сценарий, чтобы показать им, какие реплики выделить, где помедлить, а где, наоборот, заговорить быстрее, как вдруг, взглянув на Френсиса, обнаружил, что у него с тех пор, как приехал, заметно отросли волосы, теперь они уже совсем закрывали уши. От удивления я остановился. Прикинул, сколько прошло времени, и понял, что май уже на исходе и мы вскоре отправимся в Рим снимать в «Чинечитта» сцену бала во дворце Капулетти.
— Что-то не так? — спросила Лавиния, когда моё молчание затянулось, и смущённо переглянулась с Френсисом.
Я вышел из задумчивости и, глядя на них, обнаружил, как изменились они оба за время пребывания в Италии, как благотворно сказалась на них новая жизнь, преобразив их лица. Усталость оборачивалась вялостью, рассеянностью, но не превращалась в чёрные крути под глазами, не искажала облик.
Френсис загорел, брови у него посветлели, губы готовы растянуться в улыбке, как если бы он привык улыбаться окружающей его красоте.
Кожа у Лавинии, всегда светлая, теперь сделалась совсем прозрачной и словно светилась изнутри, что прежде не замечалось из-за недостатка света. Теперь же её бледность выглядела не такой, как у людей, постоянно живущих при пасмурной и дождливой погоде, а скорее походила на белизну статуй, высеченных из каррарского мрамора: идеальная, без пятен, приглашающая мир восхищаться ею. Мы не позволяли Лавинии, это верно, лежать на солнце, потому что загорелая Джульетта выглядела бы слишком современной, но думаю, что она вряд ли слишком загорела бы.
В тот день я решил отменить репетиции и отвезти ребят во Флоренцию, в последний раз и только втроём побывать в моём городе. Френсису следовало подстричься, и я знал, что превратить его в средневекового пажа, в Ромео, какой виделся мне, стоило только закрыть глаза, может Ванни Пуччи, парикмахер, к которому я ходил в детстве, когда жил в квартале Святого Марка. Забавно будет привести их к нему по следам моей юности, словно путешественников-учеников.
Я отправил их переодеться, а потом усадил в машину, на заднее сиденье.
Но на первом же повороте вдруг услышал: —
Френсис спросил прямо, без обиняков и смотрел на меня так пристально, что вынудил быстро взглянуть на него.
Я сказал, что не могу позволить ему сесть за руль, что дорога узкая и я не хочу рисковать. Потом, желая научить его говорить правильно, объяснил, как именно он должен был бы попросить меня по- итальянски в следующий раз, когда захочет повести машину.
— Так могу я попробовать? — тотчас повторил он. — Пожалуйста… Я не опасность,
— А меня стал бы? — спросил я шутливым тоном.
Мы ещё смеялись, когда я остановил машину, чтобы уступить ему место за рулём. Я не знал, правильно ли поступаю, но, в конце концов, это ничего мне не стоило, и убедиться в этом можно было, лишь согласившись.
Я закрыл дверцу и показал ему, как включают зажигание:
— Вот так.
Недалеко от Флоренции мы снова поменялись местами, и очень вовремя, потому что мимо проехал дорожный патруль, и я заметил, как внимательно смотрел на нас один из полицейских.
Френсис посмеялся:
— Слишком поздно,
Мы припарковались недалеко от вокзала, и я повёл их посмотреть церковь Санта-Мария-Новелла, сообщив, что именно в ней начинается «Декамерон» Боккаччо.
Френсис шёл вдоль нефов, задумчивый, засунув руки в карманы; он был в чёрной кожаной куртке, которую купил на рынке, куда ходил вместе с Ледой на прошлой неделе. Лавиния следовала за мной, запрокинув голову, любуясь фресками на сводах, онемев от восторга.
— Нравится? — шепнул я.
—
Я залюбовался женскими фигурами Гирландайо, рассматривая разные украшения, платья и причёски, стараясь запомнить позы, в которых изобразил их художник. И заглянул немного вперёд, представив, как сижу за камерой и передо мной целая толпа статисток, которых нужно как-то расположить.
Обернувшись, я не увидел нигде ни Френсиса, ни Лавинии. Они исчезли. Я поспешил к выходу, громко скрипя ботинками на гладком полу и беспокоя тем самым единственную в церкви верующую с чёрным покрывалом на голове, которая зажгла свечу на алтаре и преклонила перед ним колени.
Я вышел из церкви и увидел ребят, сидящих на ступенях. Они жевали жевательную резинку и смеялись, Лавиния как раз выдула большой розовый пузырь, он лопнул и прилип к подбородку.
— So?[54] Что делаете? — спросил я. —
Френсис вскочил и помог подняться Лавинии, потом спросил, куда мы так спешим. Ожидается дождь. После жары над нашими головами повисли тёмные грозовые тучи, было бы лучше не удаляться от машины.
Я попросил его выплюнуть жвачку, он должен вести себя как идеальный Ромео, в Средние века не существовало подобных вещей.
—
Они улыбнулись друг другу, повиновались и последовали за мной, но не слишком спешили, так что пришлось останавливаться на каждом углу и звать их.
Парикмахерская Ванни ютилась между двумя зданиями с грязными фасадами в узком переулке без тротуара, где приходилось прижиматься к стене, чтобы не задели проезжающие машины.
Пока Френсис усаживался в парикмахерское кресло, позволив завязать себе вокруг шеи белое полотенце, я объяснил Ванни, как мне хотелось бы, чтобы он подстриг мальчика. Нужно просто укоротить волосы на два пальца, и всё. Никак нельзя рисковать, чтобы наш Ромео оказался готовым к военной службе.
Ванни посмеялся, он ведь никогда не огорчал меня — или я забыл, что наши желания всегда совпадали?
— Помню, как сейчас, когда ты пришёл сюда первый раз, — произнёс он на флорентийском диалекте, берясь за ножницы и подмигивая Френсису. — Он был ребёнком, вот таким маленьким…
Френсис посмотрел на меня в зеркало, призывая на помощь или, быть может, моля о пощаде. Лавиния смотрела во все глаза, затаив дыхание. Мне пришлось объяснить Ванни, что ребята не понимают его, они англичане, очень толковые, но всё же иностранцы. Могут угадать, сделав некоторое усилие, о чём идёт разговор на итальянском, но флорентийский диалект им совершенно недоступен.
—
Ванни пожал плечами и, я уверен, тоже ничего не понял. Так что счёт получился равный.
Наше пребывание во Флоренции подходило к концу. Прежде чем вернуться на виллу, я повёл Лавинию и Френсиса на колокольню Джотто, чтобы ребята окончательно попрощались с городом.
Ласточки летали низко, но дождь ещё не начался, крыши зданий оставались сухими, и люди, видневшиеся внизу на асфальте, ещё не укрывались под зонтами. Ребята прислонились к перилам и смотрели вниз, подставив лицо ветру, не опасаясь, что закружится голова. Я остался немного позади, наблюдая за ними.
Вскоре Лавиния обернулась, ища меня взглядом. Увидев, спросила, в какой стороне юг, волшебный юг.
