Одно дело проснуться и узнать, что твой маленький дружок вырос на целый год и ему теперь не пять лет, а целых шесть, хотя и тогда мне хотелось бы прожить это время рядом с ним. Но совсем другое — расстаться с любимым на четыре, шесть или девять месяцев. Никогда раньше время не казалось мне таким драгоценным.
Но мне повезло. Обычно каждый раз, когда я выходила из стазиса, у нас дома была новая экономка. На этот раз все было иначе. Через две недели после того, как мы с Ксавьером впервые поцеловались в саду, моя мама наняла Осу.
Оса была родом из Швеции. У нее были волосы цвета льна, простроченного серебряными нитями седины. И она была настоящим сержантом в полку горничных. Оса заставила меня убирать свою спальню — задача, перед которой пасовали все предыдущие горничные. Она научила меня стирать свое белье, готовить простые блюда и заполнять анкеты для поступления в колледж. Мне казалось, что об этом пока рано думать, но Оса была неумолима. Я полагала, что родители сами выберут для меня какой-нибудь колледж… если в этом будет необходимость. Но Оса просто считала, что я должна уметь это делать. «На всякий случай», — говорила она.
Я никогда не рассказывала родителям о том, как строго она обращалась со мной. Скажи я хоть слово, они бы моментально рассчитали Осу, а мне она очень нравилась. Она казалась мне настоящей. Я подозревала, что мама ее недолюбливает. Через несколько недель после того, как Оса появилась в нашем доме, мама остановила меня перед ужином.
— У меня есть кое-что для тебя, — сообщила она.
— Правда? — Я подошла и застыла с вежливо сложенными руками. Мама рассмеялась, поцеловала меня и протянула мне сжатые кулаки. — Выбирай!
Я подумала и выбрала левую руку. В ней оказалась карамелька. Несколько разочарованная, я взяла конфету с маминой ладони.
— Спасибо.
Мама снова рассмеялась и разжала вторую руку.
— Ой, ура! — ахнула я, бережно беря в руки крошечную цифровую камеру. Она была размером с мой указательный палец, ее можно было носить на шее, она автоматически настраивалась и делала самые четкие цифровые снимки по сравнению с другими фотоаппаратами, представленными в тот момент на рынке.
— Теперь ты можешь фотографировать все, что захочешь, а потом изучать свои снимки. Это пригодится для твоих картин.
— Ах, спасибо, мамочка! — Я крепко обняла ее, а она пригладила мне волосы.
— Ну-ка, выбери для нее какую-нибудь цепочку из своих украшений. Думаю, лучше всего подойдет серебряная, с квадратным плетением. Но если ты ее наденешь, тебе придется переодеться к ужину… Я вижу тебя в темно-синем, кажется, у тебя два таких платья? Выбери любое.
— Спасибо!
Мама нечасто позволяла мне самостоятельно выбрать наряд.
— Да, кстати, — сказала она, когда я повернулась, чтобы уйти к себе в комнату. — В конце месяца мы уезжаем по делам.
Я замерла.
— Ох, — вырвалось у меня. Потом я повернулась к маме, все еще сжимая в руке свою камеру: — Это обязательно?
— Да, дорогая. Хочешь отправиться в свою капсулу сегодня вечером или подождешь до нашего отъезда?
— Я бы хотела подождать, мама, — вежливо ответила я.
Мама нахмурилась.
— Вот как? Но мы в эти дни будем заняты сборами.
— Вы надолго уезжаете?
— Нет, милая, всего на месяц-другой. Не о чем беспокоиться!
— Конечно, — выдавила я.
Но в этот вечер я не смогла заставить себя притронуться к еде.
После ужина я разыскала в саду Ксавьера. Я бросилась ему на шею, а он, ни о чем не спрашивая, обнял меня и прижал к себе. Потом поцеловал меня в лоб и спросил:
— Что случилось, Роуз?
— Мама и папа уезжают, — ответила я. — Уже.
Ксавьер отшатнулся.
— Но ведь прошло всего три недели!
— Я знаю, — прошептала я. — Ты будешь меня ждать?
Его глаза были полны боли.
— Я всегда жду тебя… Но…
— Я знаю, — проговорила я, и в моем голосе отразилась боль, стоявшая в его глазах.
— На сколько?
— Они говорят, что на месяц или два.
— То же самое они сказали в последний раз, а прошло целых семь месяцев!
Я шмыгнула носом.
— Я вернусь. Честное слово. Обещаю.
— Я знаю, что вернешься. Я знаю, — он стал целовать мое лицо, и вскоре мои колени куда-то исчезли, и я начала плавиться в руках Ксавьера. — Я буду скучать по тебе, — шептал он. — О, черт! — Он прижал меня так крепко, что весь мир расцвел радугами. — Это несправедливо!
— Это ради моего блага, — сказала я, пытаясь уверить скорее себя, чем его.
— Ты все время так говоришь, — ответил Ксавьер. Он пробежал пальцами по моим волосам. — Неужели ты не видишь, насколько все изменилось теперь?
— Конечно, вижу! — воскликнула я, отстраняясь от него. — Думаешь, я хочу, чтобы ты меня бросил?
— Это ты меня бросаешь, — заметил Ксавьер. — Ты не можешь попросить их оставить тебя в покое? Тебе уже почти шестнадцать, ты имеешь право на какую-то свободу!
— Нет, что ты, — покачала головой я. — Я еще недостаточно взрослая, чтобы оставаться одной. Мои родители прекрасно об этом знают.
Ксавьер понурился.
— Я могу попросить маму с папой, чтобы ты пожила с нами!
— Они никогда этого не позволят, — сказала я. — Твои родители не пойдут наперекор моему папе!
Это была правда. Зеллвегеры работали на ЮниКорп, как и прочие жители Юнирайона. А мой папа был тут царем и богом.
Ксавьер замотал головой, словно пытался вытрясти оттуда какое-то решение.
— А ты не можешь попросить родителей взять тебя с собой? Мы могли бы говорить по Сети! Это было бы в тысячу раз лучше, чем… чем…
— Я понимаю, — ответила я. — Но тут ничего нельзя поделать. У нас есть несколько дней до отъезда родителей. Может, попробуем радоваться тому, что есть?
Ксавьер стиснул кулаки.
— Попроси их! Пожалуйста, только попроси!
Я не хотела ни о чем просить родителей. Мне казалось чем-то немыслимым обращаться к ним с просьбой. Но ради Ксавьера…
— Я попробую, — пообещала я.
* * *
— Нет, дорогая, ты ни в коем случае не можешь поехать с нами, — сказала мама вечером следующего дня, когда я решилась подойти к ней. — Мы будем целыми днями работать. Зачем же ты будешь путаться у
