— Что происходит? — спросила я и получила ответ, который сделал меня одновременно самой счастливой и самой виноватой на свете.
Оса отнесла Ксавьеру мою записку и спросила его, зачем я погружаюсь в стазис. Ксавьер выложил ей всю правду о том, что родители регулярно помещают меня в капсулу. Он даже признался Осе, что знает меня с тех пор, когда мне было семь лет. Оса выслушала его, не проронив ни слова. Но утром после отъезда моих родителей она решительно постучалась в дверь Ксавьера и спросила, не знает ли он, как работает эта проклятущая машина. Ксавьер уже тогда был опытным хакером, поэтому ему потребовалось всего несколько часов на то, чтобы разобраться, как перевести хронометр на моей капсуле.
Оса решила, что вполне сможет позаботиться обо мне, пока родители не вернутся. Я буду жить своей жизнью, ходить в школу и встречаться с Ксавьером. Родители не проявляли интереса к моей успеваемости, а в школе никогда не жалуются, когда ученики посещают занятия — в отличие от случаев, когда они их не посещают. Поэтому мама с папой никак не могли узнать о моем преступлении. Накануне их возвращения я должна буду запрыгнуть в стазис, а поскольку Ксавьер отлично поработал с электроникой, никто не заметит следов взлома. Когда я спросила Осу, зачем она это сделала, суровая шведка ответила, что спорить с хозяевами не ее ума дело, да только они сами велели ей заботиться о доме, как она сочтет нужным. Больше мне так ничего и не удалось из нее вытянуть.
Мне было ужасно стыдно за то, что я обманываю родителей. Если бы не Ксавьер, я бы немедленно приказала поместить меня обратно, чтобы послушно ждать возвращения мамы с папой. Но Ксавьер был рядом, и я не смогла устоять перед искушением.
Так начался лучший год в моей жизни. Мои родители вернулись через два месяца, как и обещали. Я радостно погрузилась в стазис, а уже через восемнадцать часов мама с папой пригласили меня на завтрак с шампанским.
Еще через полтора месяца родители снова собрались уехать, и я без возражений отправилась в стазис. Через две недели они вернулись, не подозревая, что все это время я спокойно жила своей жизнью. С тех пор это повторялось снова и снова, до конца года. Если бы не Ксавьер и Оса, я пропустила бы свой шестнадцатый день рождения. Но они устроили для меня маленький праздник, и Оса спела мне именинную песню на шведском языке. Впервые в жизни я своими глазами увидела, как лето сменяется осенью, следом наступает зима, а затем все снова расцветает весной.
В одну из теплых весенних ночей, перед моим последним погружением в стазис, мы с Ксавьером сидели в саду, завернувшись в одеяла, и смотрели на восход луны.
— Как же я люблю все это! — прошептала я.
— Как же я люблю тебя, — прошептал Ксавьер мне на ухо, и мурашки пробежали у меня по спине. — Как же я рад, что не должен снова терять тебя, — добавил он, целуя меня в висок. — Снова и снова. — Он продолжал целовать меня, каждый раз в новое место. — Мне все время казалось, что ты умираешь.
Я посмотрела на его лицо, такое бледное в лунном свете.
— Ты правда так думал?
— Я страшно горевал каждый раз, когда ты уходила, — сказал он. — И каждый раз боялся, что больше никогда тебя не увижу.
Я поежилась, вспомнив о зиме, умиравшей вокруг нас. Но объятия Ксавьера не дали мне замерзнуть.
— Такого никогда не случится, — заверила я.
— Откуда ты знаешь? — спросил Ксавьер. — Если бы не мы с Осой, ты пропустила бы семь из десяти последних месяцев. И тебе все еще было бы пятнадцать.
— А ты бы еще больше перерос меня, — прошептала я. — Оставил бы позади…
— Но ведь это ты все время оставляешь меня.
— Но до сих пор я всегда была впереди. А теперь ты настолько меня обогнал! Я начинаю отставать — и в росте, и в развитии.
Ксавьер дотронулся до моих волос и заглянул в глаза.
— Может быть, мы должны кому-нибудь рассказать?
— О чем?
— О том, сколько ты провела в стазисе. Ведь это вредно для тебя!
— Что ты! Я слишком эмоциональна, время от времени мне нужно сбрасывать напряжение.
Ксавьер громко фыркнул.
— Я уверен, что твои папочка с мамочкой мариновали бы в стазисе любого ребенка, каким бы кротким ягненком он ни был. Сколько я тебя знаю, ты всегда была тихой и послушной. — Он поцеловал меня в лоб. — Ты почти не человек, а ангел.
— Это все благодаря тому, что при необходимости я могу сбежать от всех проблем, — пояснила я.
— Нет, я все-таки склонен верить в счастливую случайность, наделившую тебя ангельским характером, — хмыкнул Ксавьер. Потом вздохнул и слегка отстранился от меня. — Или в несчастливую. Может быть, не будь ты такой кроткой, ты не позволила бы им насильно удерживать себя в младенчестве.
Я отодвинулась от него.
— Не говори так! — попросила я. — И потом, если бы не Стазис, мы бы с тобой никогда не встретились и уж точно не стали ровесниками.
Ксавьер улыбнулся и провел пальцем по моим бровям.
— Семь лет, это не такая уж огромная разница в возрасте, — возразил он.
Я ничего не ответила, но про себя стала подсчитывать. Если верить моему свидетельству о рождении, мне должно было быть тридцать восемь лет. Должно быть, я потеряла много времени в раннем детстве, но не помнила об этом. Мои мама и папа выглядели совсем молодыми… Но ведь они очень часто отправлялись в межпланетные путешествия, а следовательно, тоже проводили много времени в стазисе. Я посмотрела на Ксавьера. Если бы я никогда не погружалась в стазис, то когда он родился, мне было бы двадцать два года. Я годилась бы ему в матери!
Это была неприятная мысль. Я теснее придвинулась к Ксавьеру.
— Я люблю тебя, — прошептала я.
— Я тоже люблю тебя, Роуз, — ответил он. — И всегда буду любить.
* * *
Всегда. Может быть, его душа и сейчас смотрит на меня оттуда, куда уходят души всех умерших? Любит ли он меня сейчас?
Я дорисовала последние штрихи очередного портрета Ксавьера. Наверное, это был болезненный, почти патологический способ убить время, зато рисование помогало мне не думать о Брэне, Гиллрое и Пластине-убийце. Ксавьер до сих пор оставался моим пробным камнем, пусть теперь только в памяти.
Я ни разу не спросила Гиллроя, куда мы едем, но в середине дня наша яхта уже мчалась по океану. В ней было все. После полудня Гиллрой, как добрый волшебник, накрыл легкий завтрак с икрой. Он даже предложил мне принять душ в маленькой, но очень элегантной ванной, но я отказалась. Я с головой ушла в рисование. Мне пришла в голову мысль сделать в своем альбоме последовательный ряд портретов Ксавьера — от младенца и дальше. Я как раз заканчивала портрет двенадцатилетнего Ксавьера, когда Гиллрой, оживившись, выглянул в окно.
Практически все время путешествия он говорил по сотовому или работал с ноутскрином. Теперь, когда солнце уже начало окрашивать небо золотом, он попрощался с голограммой своей секретарши, выключил сотовый и указал мне в окно.
— Приехали!
Мне и в голову не приходило, что он привезет меня на частный остров. Честно говоря, я никак не ожидала от Гиллроя такой экстравагантности. Однако, выглянув в окно, я увидела быстро приближающийся пустынный берег.
— Куда мы приехали?
— За мной инкогнито зарезервирован номер в здешнем отеле, — сказал Гиллрой. — Очень полезно,
