страниц с портретами Ксавьера. И даже рот приоткрыл от изумления. Потом снова вернулся к портрету семнадцатилетнего улыбающегося Ксавьера.
— Я не догадался, потому что у тебя этот мальчик все время улыбается, — ответил Брэн, показывая мне портрет. — А дедушка никогда.
— Но имя…
— Я всегда думал, что деда зовут Ронни. То есть, наверное, я когда-то видел имя Ксавьер в документах или еще где-то, но оно ничего для меня не значило, потому что деда никто так не называет. Наверное, я слышал это имя раза два в жизни, не больше. — Он снова посмотрел на портрет и со свистом выдохнул сквозь сжатые губы, не зная, что сказать.
— Наверное, я просто… видела его в тебе, — тихо выговорила я. — И поэтому вела себя так глупо.
— Не вижу в этом ничего глупого, — отрезал Брэн. — Я думаю, люди просто генетически не приспособлены к таким ситуациям. Порой мне кажется, что все эти технологии еще сыграют с нами злую шутку. С тобой так и получилось. — Брэн взял меня за руку. — Мне очень жаль, — прошептал он.
Я вырвала у него руку. Это было невыносимо. Не успела я справиться с тем, что при виде Брэна внутри у меня все обрывалось, а сердце пускалось вскачь, как вдруг узнала в его отношении ко мне ту же готовность защищать и опекать, которую я когда-то испытывала к маленькому Ксавьеру. Это было уже слишком. Наверное, влюбленность во внука своего парня формально ставила меня выше Отто по шкале ненормальности.
— Это он послал тебя за мной? — спросила я.
— Нет, — ответил Брэн. — Я схватил твой альбом и побежал, но у дверей спросил его: «Стоит?..», и он кивнул. Это ведь не считается?
— Нет, — подтвердила я. Почему-то мне стало немного легче.
Брэн покачал головой.
— Просто в голове не укладывается. Подумать только, ты могла быть моей бабушкой!
— Так всегда можно сказать, — вздохнула я. Но на самом деле Брэн был прав. Я могла быть его бабушкой. Или бабушкой кого-то другого, похожего на него. Но я не была бабушкой. Хотя должна быть. Должна быть, понимаете? У меня украли мою жизнь. После выхода из стазиса я так и не смогла снова почувствовать себя собой, но никогда еще с такой определенностью не понимала, что это уже навсегда.
Я увидела огни своего лимо-ялика, медленно парившего над дорогой. Наверное, у него был специальный монитор, реагировавший на мое появление. Я подняла глаза на ялик, но Брэн отвлек меня.
— Святой коитус! — ахнул он, словно только что понял нечто важное.
— Что?
— Мою маму зовут Роузанна, — пробормотал Брэн. — Роуз. Как тебя!
При этих словах у меня оборвалось сердце. Я вскочила на ноги, откуда только силы взялись.
— Если он так любил меня, гори он, то какого коитуса он бросил меня гнить в стазисе! — заорала я. Потом кинулась к своему лимо-ялику и захлопнула дверь перед носом ошарашенного Брэна. Он ударил кулаком в окно, но я уже приказал ялику лететь. Я оставила Брэна в медленно наступающем рассвете. В этот момент я больше не боялась Пластина. Но я не знала, куда мне идти. Вдруг оказалось, что мне просто некуда податься.
Глава 23
Мой лимо-ялик семь раз облетел Юнирайон в розовом свете рассвета. Я заметила, что он стал лететь медленнее, видимо, батареи уже садились, а подзарядка могла начаться только после восхода солнца. Думать я уже не могла. Попыталась было поспать, но меня разбудили сны, в которых Брэн превращался в Ксавьера, а Ксавьер — в Гиллроя. Я хотела выйти и забрать свою собаку, но мне было страшно заходить домой. Нет, я боялась не Пластина — в тот момент смерть казалась мне пустяком — я боялась вещей, которые принадлежали Ксавьеру. Его присутствие было там повсюду, теперь я видела это ясно. Пейзажи на стенах, так похожие на мои. Точное воссоздание моей спальни. Моя студия. Стеклянная призма. Я со стоном зажмурилась.
Зачем он купил квартиру моих родителей? Неужели он действительно пытался сохранить память обо мне? Но почему же тогда он ни разу не заглянул в полуподвал? Почему не перевернул весь мир в поисках моей стазисной капсулы? Но если он этого не сделал, то почему не смог просто забыть меня? Зачем сохранил эти навязчивые воспоминания?
Я потеряла родителей, потеряла свое время, а теперь потеряла даже мечту о моей умершей любви. Все мое горе о смерти Ксавьера вырвалось обратно, непереваренным. Исторгнуть его из себя оказалось гораздо больнее, чем проглотить.
Я не хотела, чтобы вставало солнце. Не хотела, чтобы мир продолжал вращаться. Я хотела, чтобы вся планета погрузилась в стазис до тех пор, пока я не найду в себе силы жить дальше.
Меня отвлекло знакомое пиканье, доносившееся откуда-то из-под приборной доски лимо-ялика. Динь-динь… динь-динь… динь-динь…
Сбросив оцепенение, я дотянулась до темного угла, откуда раздавался звук. Там лежал мой ноутскрин. Как он сюда попал? И тут я вспомнила, что сама бросила его в лимо-ялике, когда опрометью умчалась из школы на следующий день после катастрофического объяснения с Брэном.
Динь-динь… динь-динь… динь-динь…
Моя страница была уже подсоединена к Сети. Я открыла ее.
«Роуз. Роуз, гори ты, напиши же мне! Роуз, если ты снова сбежала в стазис, я перерою весь мир, но разбужу тебя снова! Ответь немедленно!» Я поспешно вызвала клавиатуру, но Отто не унимался. «Давай! Где ты? Пожалуйста, больше не делай этого с собой!»
«Я здесь, — написала я, прерывая его записи. — К сожалению, все еще здесь».
«Слава всем богам, когда-либо придуманным! Где ты?»
«Нигде», — честно ответила я. Это была правда. Я не знала, где я, и это не имело значения.
«Нет, серьезно. Где ты?»
«Не знаю, правда, — написала я. — Кружу на ялике вокруг Юнирайона».
«Я беспокоился. Почему ты не ответила мне вчера?»
«Я забыла ноутскрин».
«Я спросил Брэна, не знает ли он, что с тобой, и он мне все выложил. Он очень волнуется за тебя. Можно я скажу ему, где ты?»
«Нет. Просто скажи ему, что со мной все в порядке».
«Хорошо. Он поехал домой, проверить твою капсулу. Но тебя там не было, и он жутко перепугался. Родители заставили его пойти в школу, но он не может сосредоточиться».
«Боюсь, мне сейчас не до этого», — ответила я.
«Не отключайся, кажется, мистер Прокиев засек, что я вышел в Сеть во время урока. Я скоро вернусь».
После этого экран надолго замер. Я свернулась клубочком на сиденье ялика и попыталась размышлять здраво. Ничего не получилось.
Потом экран снова ожил.
«Ну вот, я во дворе. Брэн рассказал мне обо всем, что случилось сегодня ночью».
«Коитально, — честное слово, больше я ничего не могла сказать по этому поводу. — И как много он тебе разболтал?»
«Даже самая долгая история очень быстро проносится в мыслях», — объяснил Отто.
«Коитально, — снова повторила я. — Можно попросить тебя включить свой этический кодекс и не рассказывать об этом всей школе? И даже Набики и своей семье?» Мне было очень важно, что они обо мне
