Газ в зажигалке почти закончился – огонек вспыхнул не сразу, замер синеватой горошинкой, но Олег успел поймать пламя, перенести на тонкий фитиль свечи. Отсвет упал на образа, вырвал из темноты строгое лицо Георгия Победоносца. Глаза святого подобны самой ночи, взгляд строгий, проницательный, сверлящий.
– Каюсь, – чуть слышно проронил Олег. Потянулся к нагрудному карману, вынул мятую пачку «Парламента», скривился: – Последняя.
В этот раз огонек зажигалки вспыхивать отказался категорически. Пара минут бесполезных усилий отразилась нервным тиком. Но мужчина не обратил внимания – щека дергается уже год, это мелочь. Пальцы нерешительно потянулись к свечке…
– Шеф!
Олег обернулся на оклик, воровато прищурился, пробасил:
– Стас, ты?
Из темноты ответил смертельно печальный баритон:
– Кто же еще…
– У тебя огонь есть?
– Только огниво, – хмыкнул тот. – Да ты прикуривай, не стесняйся. Подумаешь. Мелочи это.
Олег колебался всего секунду. Горьковатый привкус во рту, сдавленные судорогой легкие и настойчивое раздражение пересилили благочестие верующего. Но струйку дыма пустил в сторону, дабы опять не осквернить красный угол, и без того грешен.
Доски под ногами заскрипели, пронзительные звуки врезались в ночную тишину. Шеф остановился в двух шагах от Стаса, спросил резковато:
– Что случилось?
Он выдавил новую струйку дыма, к горлу мгновенно подкатил сухой, раздирающий кашель.
– Да так, – убито откликнулся гость.
– Не томи. Я уже ничего не боюсь.
– А я боюсь. – Собеседник затих, дыхание стало прерывистым. – Они… Короче, они смогли.
– Бессмертие?
Стас отозвался не сразу, словно известие передавило связки и каждое слово требует неимоверных усилий:
– Почти. До пятисот лет догнали.
Тишина стала тяжелой, мрак сгустился, даже крохотный островок желтого света померк, а святые лики обратились неясными тенями. Зловещее уханье филина пробилось через стекло, ударило больно, врезалось в уши.
– Где пятьсот, там и тысяча пятьсот… Проклятые… Проклятые!..
Стас тихонечко взвыл. Сам под стать Олегу: высокий, широкоплечий, мускулистый, с гладкой выбритой головой. Но сейчас боевик напоминает ребенка, у которого хулиганы отобрали подарок Деда Мороза.
Голос шефа прозвучал отрывисто и зло:
– А внедрять когда будут?
– Если верить газетчикам, уже начали.
– Ну-ну… А люди? Что говорят люди?!
Стас заскрежетал зубами, тусклый свет луны чуть коснулся лица, выдал брови, застывшие несчастным домиком. Олег взмолился:
– Стас! Не молчи!
– Люди не против. Большинство.
– Я должен посмотреть сам. Немедленно! – прошипел Олег.
– Увы. Аккумулятор сдох, вход в Интернет теперь заказан.
Гнев шефа пробился-таки наружу, голос сорвался на крик:
– Почему не достали новый?
Стас развел ручищами в отчаянном жесте, пропищал виновато:
– Устарели. Уже десять лет не выпускают. Даже у торговцев антиквариатом не найти, даже по глухим деревням…
– Брехня! Не может такого быть! Бабки хранят все, еще со времен монголо-татарского ига! В каждой зачуханной деревне, да что там деревне… В каждом вшивом интеллигенте живет Плюшкин! Это догма! – От возмущения Олег даже ногой топнул.
– Шеф, извини, но Плюшкины давно вымерли. Времена изменились…
– Времена? Времена всегда разные. Главное, чтобы человек не подстегивал события и знал, где пора остановиться.
Стас замялся, пытаясь подобрать слова, продолжил едва слышно, торопливо:
– Да, конечно. Но сейчас время не просто течет, оно мчится. Технологии как с цепи сорвались. Каждый день что-то новое, и каждый день что-то отмирает… Купить предметы… – мужчина подавился словом, – старины… нереально. Старье хранить невыгодно, сдать в утиль гораздо проще. Наши запасы… непополняемы.
Шеф зыркнул злобно, и собеседник тут же стих, потупился, на щеках проступил румянец.
– Приукрашиваешь. Как пить дать врешь. Просто лень как следует поискать. Мы в России живем, забыл?
– Россия изменилась. Как и мир, – буркнул Стас.
Олег тряхнул сжатыми кулаками, мышцы под футболкой вздулись, на щеках заиграли крупные бугорки желваков:
– Цыц, перхоть. Ничего не можете, только языками трепать. Интеллектуалы чертовы. Где был ваш мозг, когда эти… пробивали финансирование? А?! Задним умом мы все сильны! А я говорил! Я с самого начала предупреждал! Стоял посреди Красной площади один, как столб, и предупреждал! А на меня смотрели, как на полудурка, и милостыню совали!
– Ну кто же знал, что все зайдет так далеко…
– Я знал! Я! Все, хватит пререканий! Пора действовать.
Лето в самом разгаре, но от земли веет холодом. Ночное небо тоже теплом не жалует. За домом пустынное поле, в пятистах метрах чернеет неровная стена леса. Остальные домики в отдалении, смотрят глухими квадратами окон, провожают настороженными взглядами.
Олег невольно поежился, вновь ощутил странную пустоту внутри и вокруг. Память услужливо нарисовала картинку прошлого: палатки, шалаши, десятки костров и шумные компании возле пышных огненных шапок. Совсем недавно здесь было людно. Людно и весело. Лица несогласных светились решимостью, подбородки горделиво взмывали к небу. А теперь… теперь даже подраться не с кем. Кто-то ушел, кто-то трусливо сбежал, кто-то умер. А те, что остались, – божьи одуванчики, их мятеж сведен к интеллектуальным играм. Но даже на это не хватает времени.
Армия Сопротивления давно превратилась в отряд, и этот отряд медленно скатывается по кривой прогресса. В первый год посев пшеницы восприняли с радостью, как удивительное приключение. И хлеб молотили весело, обсуждали пользу натуральных продуктов, кляли синтетическую пищу, заменители и прочую химико-биологическую мерзость. Даже пиво сварили, настоящее, правильное! Но через тридцать лет энтузиазм стерся вместе с суставными хрящами. Приключение стало настоящим экстримом. Каждый день – битва, а главным врагом стал простой, животный голод. Думать некогда, даже голову к небу поднять… некогда.
Но сегодня Олег все-таки бросил короткий взгляд в космос, заскрежетал, запыхтел.
– Мрази, – наконец прошипел он.
Стас отозвался устало и отрешенно:
– Что не так?
– Что-что, – Олег фыркнул, поморщился, – ты небо давно видел?
– Ну… Вот сейчас вижу. Небо как небо.
– Нет… – протянул шеф. – Звезды глянь какие, как яблоки! И сверкают, сволочи, будто на генеральских погонах сидят.
Стас нахмурился, но к звездам в самом деле стал приглядываться.
