– Ерунда.
– Нет, не ерунда, – сказал Олег. – Это означает, что слухи про w-топливо и прочие экологические сказки… дьявол, это действительно сильно. Это любой поймет, даже наши, – мужчина кивнул в сторону далеких домиков, – оценят.
В лунном свете лицо Стаса казалось серым, покатый череп изрезан глубокими морщинами, уголки рта стремятся к земле, выгибают рот в печальную линию. Он сбавил шаг, в голосе прозвучала неподдельная тревога:
– Шеф, ты уверен, что стоит нанести этот удар?
Олег отозвался насмешливо, звонко:
– Боишься подпалить шкурку?
– Не в этом дело. Я в знаки верю.
– Ну-ну.
– Серьезно. Не хотел говорить, но теперь все так совпало…
– Не мямли, Стас! Выражайся по-человечески! Четко, ясно, быстро! Ну?!
На лбу попутчика выступила легкая испарина, ровное лицо перекосилось болью:
– Они называют нас смертниками.
В тяжелом молчании звук шагов приобрел новый оттенок, усилился, напомнил грозную поступь пехоты. Чернота родного леса стала вдруг мрачной, двинулась навстречу, словно это не они шагают, а она – ползет, расправляет щупальца, тянет корявые руки, готовится схватить.
– А они, стало быть, бессмертники? Этакие Кощеи?! Эти идиоты не понимают, что через пару лет лишат человечество самого главного – бессмертия души! Душа не сможет уйти на покой, будет вечно страдать в земной плоти! Вечно! Мы последние, единственные, кто сохранил в себе изначальный закон, закон Природы!
– Они отрицают душу.
– Тем хуже для них. Вечная жизнь противоестественна! Неужели так сложно раскрыть глаза? Неужели так трудно увидеть вечные законы? Вот же они! На ладони! Вокруг нас! Неужели сложно?! – Олег горько хмыкнул и добавил уже рассудительно: – Люди ослепли.
– Но теперь, мы действительно… смертники. – Последнее слово Стас произнес с придыханием, споткнулся. Зашитые по карманам болты и гвоздики звякнули разом, звук отразился зловещей волной, мрачной, как окружающий пейзаж. – Если рассуждать здраво, – его голос упал до шепота, – этот шаг ничего не изменит. Мы даже не можем спрогнозировать эффект. Ну убьет кого-нибудь, пусть пару сотен, и что? Это жест отчаянья, тебе не кажется?
Олег отозвался зло, даже в тусклом свете заметно, как проступили багровые пятна на щеках и шее:
– Кажется. Но это последний способ напомнить людям о вечных ценностях. Человек лезет в сферы, доступные только богу. Человек не имеет права отменять смерть! В этой эпохе разврата мы станем первыми, и за нами потянутся, вот увидишь! Индусы встанут, китайцы, вьетнамцы, да мало ли кто еще! Просто кто-то должен стать первым, должен показать пример.
Палец Стаса с силой оттянул ворот футболки, будто истертая ткань сдавила горло.
– Но это убийство, – проронил он.
Олег остановился резко, маленькие глазки поймали лунный отблеск, сверкнули злобным мертвенным светом. В измученном жизнью лице застыло тотальное отвращение.
– Стас, мы идем спасать человечество, запомни!
– А как же наши? – спросил попутчик и кивнул в сторону поселения. – Там остались только старухи и зеленый молодняк.
– С ними Василий Петрович и дед Натан!
– Этого недостаточно…
– Стас! Хватит сомнений! Мы слишком долго сомневались, слишком! Это последний шанс, и его нужно поймать, если не за хвост, то за горло!
– Нас засекут раньше, чем приблизимся к этой проклятой площади, – убито отозвался Стас. Массивные руки разошлись в стороны, болты и гвоздики снова звякнули, звук прорезал ночь. – Посмотри на нас. Люди будущего выглядят иначе. Ну а пластит… Любая система безопасности…
Губы шефа искривились презрительно, нос покрылся неровными складочками:
– Не засекут. Ты ведь сам говорил, что технологии скачут, как черти, а все наши запасы – древности. Если это правда, значит, пластит – тоже пережиток прошлого, его не обнаружат хотя бы потому, что искать не станут. Вообще, в мире, где больше не боятся смерти, никто и не подумает искать смертников. Мы для них кто-то вроде домового или лешего, разве не так?
Поезд прорезал встречный ветер и плавно остановился. Серебристый корпус искрится на солнце, переливается, мерцает. Дверки разошлись беззвучно, навстречу шагнул высокий худой человек в светлом костюме. Он замер, рассматривая странную парочку на перроне. Огромные мужчины выглядят диковато, камуфляж на обоих истрепанный, оттенки зеленого пожелтели. Куртки слишком широкие, болтаются, скрывают сильные тела. Оба в тяжелых, туго зашнурованных ботинках, только шнурки эти порваны и связаны узлами. Лица незнакомцев странные, глаза нервные.
Стас почувствовал, как леденеет кровь, в горле материализовался тугой ком. Рука уже потянулась ко лбу, который вдруг стал горячим и мокрым, но Олег отвлек от неприятных раздумий, просто шагнул в поезд.
– Мы едем? – бросил шеф беззаботно.
– Конечно.
Стас шагнул следом. Беспокойство по-прежнему грызло, но смертник не обернулся.
В просторном тамбуре чисто, нет даже малейшего намека на табачный запах. Олег удивленно отметил белизну стен: поезд будто только-только вынырнул из цеха сборки. Вагон отделен еще парой дверей. За прозрачными стеклами виднеются два ряда мягких кресел, пассажиров немного.
– Что дальше? – пробасил шеф.
– Нужно пройти в вагон, иначе привлечем слишком много внимания. Народ больше не катается в тамбурах.
Стас приложил палец к небольшой панельке у дверей. После долгого раздумья панель окрасилась желтым, а дверцы распахнулись.
– Ты тоже палец приложи, – пробормотал Стас, – а то местные не понимают халявщиков. Для них это как воровство, даже хуже.
Пройти в вагон незамеченными не удалось. К парочке устремились взгляды, полные удивления и беспокойства, но каждый старается отвернуться прежде, чем амбалы распознают интерес.
Как только соратники устроились в креслах, Олег шепнул:
– Неуютно.
Стас растопырил ноздри, шумно втянул воздух и заявил:
– Зато пружины в одно место не впиваются. И запах нормальный. По крайней мере, китайской фабрикой не воняет.
– Только все равно бесит. Как можно называть экономикой изобилия систему, где нужно платить за общественный транспорт?
Стас усмехнулся, взглянул с видом знатока, понизил голос до едва различимого шепота:
– Смысл «изобилия» в отсутствии дефицита – любой ресурс восполняем, любую вещь можно скопировать. Но бесплатного тут нет, ни грамма.
– А как же мы прошли в вагон?
– Какой-то резерв заложен на каждого. Минимум. Как пособие по безработице.
– Все равно неправильно. Платить за проезд… блин, не по-русски, – протянул Олег.
– Согласен. Но правила такие. Чтобы пользоваться – нужно платить. А чтобы платить – нужно зарабатывать. Кто не умеет зарабатывать, того принудительно на работу устраивают, но такой человек автоматически причисляется ко второму сорту. Это еще один принцип их «изобилия» – избавиться от нахлебников.
– В мое время в Интернете гуляла отличная, правильная фраза какого-то школьника: русских угоняли в
