разноуровневый цоколь. Рядом – парк. В «нулевых» его затянули строительной сеткой, сверху прилепили щит с планом торгового центра, но теперь шеф обнаружил тонущий в зелени островок. Не успели или совесть проснулась?
Москва-река открылась синей полосой. Переливы крохотных волн чистые, блестящие. Олег даже лбом в стекло уперся, все пытался высмотреть памятную коричневую муть. В ответ на его сомнения с высоты бросилась чайка и через секунду, тяжело взмахивая крыльями, понесла в небо жирную рыбину.
– Я не верю, – прошептал Олег. – Не верю.
Стас откликнулся задумчиво и хмуро:
– Интересно, а брусчатку Красной площади они тоже пластиком заменили?
Настроение шефа вернулось к исходному состоянию, словно выключатель щелкнул. Лицо прорезали злые морщины, маленькие глазки превратились в буравчики, а вена на шее забилась пульсом.
– Сейчас узнаем. Почти приехали.
Трамвай отплыл бесшумно, разноцветные машинки проносятся в нескольких десятках метров. Туристов не видно: эти наверняка приезжают на Красную площадь на музейном метро. Так что тяжелая поступь армейских ботинок стала самым громким звуком.
– Сюрреализм какой-то, – прошептал Олег.
Они двинулись в сторону Кремля походкой людей, чье время не мчится, а прогуливается. Здесь все казалось знакомым до крайности, до последнего кирпичика, до последней выщербинки в кирпичике.
Стас шумно вздохнул, наполнил легкие под завязку и выдохнул с наслаждением:
– Никогда не думал, что буду радоваться, разглядывая стены, за которыми переворачивали страну и ломали жизни.
– Ты подожди еще. Мне другое интересно, Мавзолей эти… трансгуманисты снесли или нет?
– Нет, они его в показательный центр крионики переоборудовали. Каждый день новый трупик хомяка замораживают. – Ворчание Стаса оборвалось хмурым: – Да не смотри так, шучу.
– В каждой шутке… Я бы, если честно, не удивился. Даже хомяку не удивился! С этих станется. Мол, если животное при жизни лучше пары-тройки людей, стоит угрохать бешеные деньги и вылечить. А нельзя вылечить – заморозить и вылечить в будущем. Черт! Уродливое будущее! Тридцать лет назад все было иначе, лучше! Люди жили по-настоящему, а теперь? Куда ни плюнь – пластик, пластик, пластик. И технологии эти…
– Тише. Мы и так много внимания привлекаем. Вон, кстати, баба с ребенком на нас пялится.
– Какая баба?
Лицо Олега стало настороженным. Мужчина сощурился, окинул взглядом округу и замер.
– Ася? – неуверенно произнес он. – Ася, это ты?
Женщина лет тридцати просияла, кивнула и двинулась навстречу. Легкое платье колышется в такт походке, каблучки стучат легко, как юное сердце.
Девчонка, которую ведет за руку, тоже улыбается, демонстрирует две дыры на месте передних зубов. Белые банты на худеньких косичках цветут причудливыми махровыми розами.
– Ася! Я не могу поверить! Как?
– Олег!
Женщина обняла одной рукой, звонко чмокнула в щеку. После придирчиво осмотрела его лицо и одежду, но, когда заговорила, в голосе послышалась искренняя теплота:
– Все еще играешь в «нулевые»?
Олег подавился словами, закивал.
– Я так и думала. Реконструкцией увлекаешься? Забавно.
– Аська, ты потрясающе выглядишь! В твои пятьдесят два!
Смеялась Ася звонко, задиристо. Голова чуть вздернута, шея тонкая, соблазнительная, волосы разметались, в них путаются солнечные лучи и легкое дыхание ветра. Напряжение, которое держало Олега все последнее время, отступило на полшага, он с удивлением осознал, что тоже улыбается, а значит, тоже молодеет.
– Машенька, – обратилась она к девочке, – познакомься. Это Олег, мой одноклассник.
Олег присел, протянул девчушке шершавую ладонь. Но едва их лица оказались на одном уровне, радость девочки сменилась подозрением. Она насупилась, сделала шаг назад, недоверчиво покосилась на Асю:
– Мам, зачем ты обманываешь? Он же дедушка!
– Маша, ну как тебе не стыдно?
Девочка вновь уставилась на Олега. Проницательный взгляд медленно стирал улыбку с его губ. Шеф попытался совладать с голосом и нервами:
– Просто я не делал ничего… с лицом.
– Почему? Тебе нравится быть старым?
– Маша! Перестань, это нетактично. Мы с дядей в самом деле учились вместе. Кстати, Олег, а действительно?
– Я не стесняюсь собственного возраста. В конце концов, я мужчина, а седина – штука благородная.
Улыбка у Аси добрая, чуточку снисходительная. Она отозвалась звонко:
– Не смеши, даже последний динозавр понимает: хорошо выглядеть – не стыдно. А возраст – только цифры в базе данных.
Олег замер, переваривая то ли ее слова, то ли собственные мысли. Взгляд блуждал по легкому платью женщины, по белоснежным бантам Маши, по грубым камням брусчатки. Вес жилета под курткой стал неожиданно расти, будто болты и гвозди тянет к земле магнитом. Особенно ощутили тяжесть плечи: в костях пошла ломота, спина согнулась, превращая в настоящего старика.
– Маша – твоя дочь? – вдруг отозвался Олег. – А во сколько ты родила? В сорок восемь?
– В сорок семь.
Удивление мужчин не смутило Асю, насторожило. Она уперла кулачок в бок, прищурилась:
– Что не так?
– Ты родила в сорок семь лет?
– Олег, ты издеваешься? – в ее голосе дрогнула обида. – Значит, когда Гурченко свой стольник в космосе отмечает – это нормально. А когда обычная женщина рожает – ненормально?
– Гурченко… что? Ее… да как это? Воскресили?
Ася закатила глаза, вздохнула.
– Олег, ты неисправим! Бросай свои реконструкции и приходи в реальный мир. Здесь лучше и интереснее. А еще лучше – приходи в гости! Меня в системе, кстати, очень легко найти. Ну что, договорились?
– Д-да, – выдавил он.
– Замечательно! Тогда жду сообщения! – воскликнула Ася. Снова глянула оценивающе, добавила: – И еще, пока не помолодеешь – целовать не буду.
Окаменелый Олег провожал одноклассницу взглядом, а внутри трепыхался только один страх: главное, чтобы Машенька не обернулась… Слишком искренняя девчонка, слишком наивная, еще не умеет лицемерить. Говорит то, что думает, и своей беззастенчивой простотой может пробить самую толстую шкуру. Бедняга… И ее, эту крохотную Машу, уже обрекли на вечные мучения в Аду… на бессмертие.
– Немного осталось, – проговорил Олег тихо. – Пройдем до центра площади и рванем. И все, конец унижениям и соблазнам. Я устал от этой гонки, очень устал. Стас?
Мужчина повернулся резко, но вокруг никого.
– Стас?
Ответный крик донесся издалека:
– Олег, я понял! Я жить хочу.
– Предатель! Трус! Вернись немедленно!
– Не дури, шеф! Я видел, как твои глаза блестели! Ты тоже хочешь! Не дури!
– Стас, вернись! Вернись и умри как мужчина!
Рука метнулась к карману: если успеет нажать кнопку прямо сейчас, собственный жилет рванет, а
