ней в вазе, как обычно, благоухал ее воскресный букет: белая камелия, несколько ландышей и вереск. Рядом лежали лорнетка, бриллиантовые брошки и другие мелочи, которые она оставила на подзеркальнике ночного столика в своей комнате и о которых вспоминала перед сном с грустью.
Невероятно!
– Откуда это? – спросила она с изумлением.
– Цветы прислал ваш отец, а вещи спас Россетти, – сказала Мари Трубецкая, бывшая сегодня дежурной фрейлиной при великой княжне.
– Как? Принес из Зимнего? Из пожара? – ахнула Мэри.
– Да, и подвернул там ногу, так что теперь лежит в постели, и руки сильно обжег. И наглотался дыму – не говорит, а хрипит все время. Кое-как рассказал, что погиб бы, наверное, да его спас какой-то простолюдин. Тот сильно обгорел, его вытащили едва живого…
– Какой ужас! – Мэри вскочила с постели. – Я должна сейчас же ехать, поблагодарить бедного Иосифа.
В зале уже собралась вся семья. Император едва мог говорить от усталости: он всю ночь пробыл на пожаре. Он сообщил, что сгорел весь дворец.
Одевшись, все поехали туда и увидели, что огонь вырывается вдоль крыши, как раз над комнатами императора. Окна лопнули, и посреди пламени виден был темный силуэт статуи императрицы, единственной вещи, которую не смогли спасти, так как она придерживалась железной скобой, замурованной в стену.
Мэри потребовала, чтобы все отправились навестить Иосифа Россетти. Однако император, который уже знал о случившемся с Россетти, сказал, что ему нужен покой.
– После поблагодаришь, а сейчас лучше вернуться в Аничков. Нужно устраиваться там на долгое житье, Зимний будем отстраивать заново не меньше года, – устало сказал император.
– Я хочу узнать имя человека, который спас Иосифа, хочу поблагодарить, – начала было Мэри.
– Да он и сам его не знает, – ответил отец.
Мэри отправила Россетти записочку и цветы и вместе со всеми занялась разборкой спасенного имущества, которое от Зимнего перевозили в Аничков дворец. Только этими хлопотами можно было развеять печальные мысли об ужасном пожаре.
Если Мари Трубецкая, выгодно продав свою красоту, получила возможность распоряжаться огромным состоянием Столыпина (весьма своевременно, поскольку даже дом Трубецких на Гагаринской набережной был в это время продан за долги!), то Алексей Григорьевич значительно поднялся по светской лестнице: он сделался адъютантом герцога Лейхтенбергского, за которого вышла великая княжна Мария Николаевна. Мэри не захотела расставаться со своей подругой и фрейлиной (ведь выйдя за человека без титула и звания, Мари не могла бы появляться на придворных балах).
И вот красота Мари засияла новым блеском, обрамленная в купленные (отнюдь не взятые напрокат!) на деньги Столыпина бриллианты, и она с новым, только что обретенным достоинством замужней богатой дамы стала появляться в свете, уверенная, что теперь-то «они все» поймут… оценят… содрогнутся от горя, что потеряли ее и отдали «какому-то Столыпину»!
Не стоит уточнять, что мужа она не любила.
Современник писал о ней так: «Называя модных петербургских женщин тех лет, я забыл упомянуть о Марии Васильевне Столыпиной: по своей дружбе с великой княжной Марией Николаевной она играла видную роль в петербургском
Не то чтобы Мари Трубецкая, ныне Столыпина, не была тонка чувствами… но ее огромное самомнение мешало ей считаться с кем бы то ни было, кроме себя. Даже с отчаянно влюбленным в нее мужем. Она совершенно искренне считала, что законы и правила приличий не для нее. Имена ее любовников не называли – они не были теми людьми, общение с которыми, даже сугубо чувственное, может составить славу женщины. Однако все знали, что Мари спокойно, вполне открыто, откровенно и даже холодно наставляет рога Столыпину. Никто понять не мог, почему она с ним так жестока.
Для нее-то все было ясно: потому что он не Барятинский!
Впрочем, Столыпин до поры до времени был своей жизнью более или менее доволен. Но вот именно – до поры до времени…
А время шло, и многое менялось не только в жизни Мари, но и вокруг нее.
Великий князь Александр Николаевич вернулся из Европы помолвленным с прелестной принцессой, которую звали Максимилиана-Вильгельмина-Августа-София-Мария Гессен-Дармштадтская. Вскоре они обвенчались, и при дворе появилась великая княгиня Мария Александровна, жена будущего императора. Великой княжне Ольге Николаевне искали жениха среди европейских принцев. Согласно государственным интересам, в ее сердце больше не должно было быть места для князя Барятинского, как не было места для него в сердце ее старшей сестры Мэри.
Он безраздельно царил только в сердце Мари Столыпиной, но это его нисколько не волновало.
Барятинский присутствовал при венчании наследника Александра Николаевича, а потом отбыл на Кавказ, где был прикомандирован к Кабардинскому егерскому князя Чернышова полку и назначен командиром 3-го батальона этого полка. Полк участвовал в большой экспедиции князя Михаила Семеновича Воронцова для разгрома ставки Шамиля в ауле Дарго.
Экспедиция оказалась неудачной. Правда, Барятинскому удалось в ней блестяще прославиться во время занятия Андийских высот, однако он был тяжело ранен в ногу. Награжденный орденом Святого Георгия 4-й степени, он вернулся в Петербург как раз «вовремя», чтобы присутствовать на свадьбе Ольги Николаевны.
Мари ожидала его приезда не радостно, а злорадно. Она любила Барятинского, конечно, любила, но слишком уж настрадалась по его, как ей казалось, милости, вернее немилости, чтобы оставались силы на сочувствие. Ей плохо – пусть и ему плохо будет!
А ей было плохо…
Перепархивая из одной постели в другую, она как-то вдруг, не тотчас, заметила, что ее презирают в свете. Нет, третировать ее за дурную славу никто не осмеливался: все-таки Мэри, герцогиня Лейхтенбергская, продолжала дарить ее своей дружбой, не желая слышать (и не слыша – никто не осмеливался с особой из царствующего дома сплетничать!) о ней ничего плохого, да и императорская чета неплохо к ней относилась. Александра Федоровна – за то, что Мари была сестрой незабываемого Бархата. Николай Александрович – за то, что она в своем тщеславии помогла избавить наследника престола от очень многих неприятностей. Кроме того, Николай, «первый кавалер империи», всегда извинительно относился к слабостям хорошеньких женщин, а Мари Столыпина была не просто хорошенькая – она была красавица!
Итак, никто вслух не осуждал Мари Столыпину за ее неоткровенное распутство и не осмеливался от нее отвернуться. О ней не судачили громко. Однако слава, дурная слава, вилась за ней, подобно дымку за огнем. Наверняка доходило что-то и до Столыпина, однако он предпочитал ничего не знать, ничего не слышать и не видеть.
Подарок судьбы, а не супруг!
Но Мари часто задумывалась: а что у нее есть, кроме этого «подарка судьбы»? Не продешевила ли она, продавшись Столыпину? О да, удалось отдать многие долги Трубецких, ее семья больше не бедствует, а сама она – одна из самых состоятельных женщин Петербурга, но… но у нее нет даже намека на счастье! У нее нет детей.
Посещения Мэри Лейхтенбергской, которая уже стала матерью, были для нее и радостны, и мучительны. Сначала Мари думала, что беда в ней, ведь она не беременела не только от Столыпина, но и ни от одного из своих любовников. Что характерно, она нарочно их подбирала среди самых красивых мужчин, как если бы надеялась на беременность, чтобы ребенок, буде он заведется во чреве ее, родился
