Ее любовь для меня величайшее счастье и радость».
В письме Вере Эфрон 24 мая 1923 года добавлял:
«Юродивая. Исступленная. Самозабвенная. Всегда пламенно протестующая… Берется за все непосильное и не отступает, несмотря на слабость и нервность. Совершенно не умеет угадывать шутки и иронию. Раздает и деньги, и вещи, и себя на все стороны.
В гимназии была первой ученицей, а теперь совершенно безграмотна. Была в дружбе с самыми неожиданными и неподходящими людьми — начиная с Веры Ф. Комиссаржевской, кончая Иваном Владимировичем Цветаевым. С Пра (матерью Волошина) глубоко и страстно подружилась».
Марию Степановну я впервые увидел осенью 1965 года. Еще задолго до приезда я много слышал рассказов о Доме поэта, о хранительнице его от московских друзей. У меня возникло желание побывать в том месте. Оно осуществилось. Приехав в Коктебель, я пошел к волошинскому дому. Поднялся по лестнице и вошел в столовую. Я увидел старушку в очках, одетую очень просто. Мы сели за стол и начали разговор. Мария Степановна рассказала мне историю дома, рассказала о своей долголетней жизни с Максом. Потом я вновь приехал в этот дом. У меня возник большой интерес к творчеству поэта и художника Максимилиана Волошина. Мне были даны для прочтения сборник его стихов, поэм. Я открыл для себя талантливого поэта, и мне захотелось написать о нем. Мария Степановна дала мне архивные материалы поэта — его большую переписку, автобиографические заметки. Я написал несколько статей о Волошине: «Пейзажная лирика М. Волошина», «Антивоенная лирика М. Волошина» и другие, которые были напечатаны.
24 января 1968 года Мария Степановна напишет А. И. Цветаевой:
«Прости, что направляю к тебе милого молодого человека Витю Мамонтова. Он работает по Максу и над Максом. Предан Дому поэта, живет и работает на Сахалине. А Вите мне очень хочется помочь. Он всячески заслуживает того. Серьезный, целеустремленный, работяга».
Большой поддержкой для вдовы поэта были встречи с интересными, талантливыми людьми, которые приезжали в Дом поэта. Это были писатели, художники, музыканты, ученые, певцы. В 1956 году 25 октября приехал поэт Яков Аким. Он написал стихотворение «Вальс при свечах», которое посвятил Марии Степановне. Его часто потом можно было слышать в столовой в исполнении певицы Марии Изергиной, друга Волошиной.
Прибой то ревет, то молчит, опадая,
И целую ночь напролет
Нам голосом юным хозяйка седая
Старинные песни поет.
И словно припомнив далекие годы,
Оглянет хозяйка жилье.
И вступят осеннего ветра фаготы
В негромкую песню ее.
Здесь жили поэты.
Их призраки бродят
В глубокой полночной тени.
Пускай же сегодня они верховодят,
Зови их за стол, не спугни.
Не стерпят они рифмача–пустозвона,
Беззвучно глупца освистят.
Ни лести убогой, ни фальши казенной
Они никому не простят.
Здесь двери открыты наивным и смелым,
Кто честен и сердцем богат.
И кружатся, кружатся ветки омелы.
Доверчивый маленький сад.
О гордые призраки, стойте на страже
Священного пламени свеч.
А мы своим детям и внукам расскажем
Заветные стены беречь.
Поведаем тем, кто придет нам на смену,
Как мы, непогоде назло,
Несли в этот дом и сухое полено
И песни живое тепло.
Прибой то ревет, то молчит, опадая,
И целую ночь напролет
Нам голосом юным хозяйка седая
Старинные песни поет.
Мария Степановна всегда радовалась приезду ее давней подруги певицы Надежды Андреевны Обуховой. Она, сев за рояль, пела ей романсы. Просила никого не приглашать: «Я пою тебе». Но Мария Степановна, желая поделиться с другими прекрасным, открывала незаметно окно и собравшиеся на улице поклонники певицы ей рукоплескали. Обухова немного обижалась.
Однажды, приехав на летний отдых в Феодосию, Надежда Андреевна заболела и умерла. Узнав о ее смерти, Мария Степановна поехала в город. Ей сказали, что покойная находится в морге. Когда она вошла туда, то увидела непокрытое тело Надежды Андреевны, а вокруг нее — мертвых бродяг. Мария Степановна была расстроена таким отношением к человеку работников морга и поспешила в Коктебель, чтобы привезти чистую простыню. Потом она говорила мне: «Надежда Андреевна поистине была народной, я ее увидела вместе с этими несчастными людьми».
Мария Степановна рассказывала о том, как однажды Надежда Андреевна получила письмо от заключенного. Находясь в общей камере, он любил слушать радио, часто слышал голос Обуховой, он очень нравился ему. Как?то во время пения соседи по нарам подняли шум. Тогда заключенный взял свой сапог и бросил в них: «Ша! Надька поет». Она приняла это как бесценный подарок.
В последние годы жизни Мария Степановна болела. Прилетев к ней из Южно–Сахалинска, я увидел это. Медсестра один раз в день приходила к ней на помощь, а вокруг никого — осенью Коктебель был пустынным, все паломники уезжали домой. Я послал телеграмму в институт, чтобы мне предоставили отпуск, потому что нужно ухаживать за больным старым человеком. Дали. И я все дни моего пребывания в Доме помогал Марии Степановне. У нее пересыхало во рту, и нужно было давать ей питье. Она насыпала в термос сухой шиповник и заливала его кипятком. Этот настой она называла шипшиной. Он был целебный, помогал восстанавливать физические силы. Мария Степановна окрепла. Перед моим отъездом она дала мне письмо: «Это я написала благодарность твоей маме». Письмо было очень теплое и светлое. К сожалению, оно утрачено.
Потом она подошла к письменному столу, выдвинула ящик и достала пятьдесят рублей.
— Это тебе.
— Мария Степановна, у меня деньги есть, и билет на самолет куплен. Не надо.
— Возьми, а то у меня своруют.
Может быть, ее это огорчило, но деньги я не взял, потому что знал о ее нелегком материальном положении.
Как?то в гости в Дом поэта приехала писательница Мариэтта Шагинян. Мы с ней были очень хорошо знакомы, она мне дарила свои книги с автографами. Любила писать о Ленине. Мария Степановна беседовала с ней, а потом, когда уже настало время уезжать, Шагинян подошла проститься с Марией Степановной.
— Хотя ты и партийная дура, — сказала ей Мария Степановна, — но я благословлю тебя.
Перекрестила ее, они расцеловались и разошлись.
Частым гостем Марии Степановны была Анастасия Ивановна Цветаева. Еще в десятые годы прошлого века она вместе с сестрой Мариной и Сергеем Эфроном приезжали в Коктебель, они дружили с Максимилианом Александровичем. Марина написала о нем замечательный очерк «Живое о живом», узнав в Париже о его смерти в 1932 году.
