находится и наша душа. Ей надлежит вернуться к прежней бедности и понять, что именно в ней красота, Божественность, преддверие Небес; предстоит совершить круговое движение.
Что значит круговое? Почему я говорю о круговом движении? Ведь движение бывает поступательное, по прямой. Прямой путь — самый короткий из всех, но он человека от Бога отдаляет. Круговой путь возвращает человека к самому себе.
Мы совершаем круговое движение, отвергаем все свое, чтобы вернуться туда, откуда пришли. Мы больше не пытаемся уйти от себя, не прибегаем к таким подменам, как переодевание во что–то иное: мудрость, силу, знание, наши планы, нашу добродетель — все это разного рода прикрытия и бегство от себя.
Круговое движение удерживает нас рядом с Богом и вместе с тем в рамках нашей собственной подлинной жизни. Оно возвращает человека к себе. Мы пребываем внутри своего настоящего «я», внутри своего истинного существа.
Душа остается сама по себе. Когда ты совершаешь круговое движение (поворот), то по законам центробежной силы тебя притягивает внешнее. Будучи крепко привязанным, ты остаешься где–то неподалеку от своего «я». Находясь пока еще далеко от Бога, нам важно остаться наедине с собою, чтобы разглядеть свою наготу.
Признание своей наготы, тяга вернуться к себе рождают во мне новое устремление — к бегству от мира, то есть, когда я нахожусь внутри своего «я», мне хочется о нем позаботиться, заняться им. Где тебе лучше заниматься: среди шума или в покое? Когда на тебя смотрят тысячи глаз или когда ты один? Очевидно, что в уединении.
Бегство приобретает черты странничества. Чтобы бежать отсюда, я должен забыть вас, сделаться «странным», чужим вам, ибо без этого бегство невозможно. Тяга к странничеству приведет меня к ощущению уединения: не душевного, но духовного, потому что душевное уединение искусственно.
Когда я нахожусь в душевном уединении, мне кажется, что никто меня не любит, никто обо мне не думает, никто на меня не обращает внимания: «Видишь? Он ни разу на меня не посмотрел. А на других — все время». Душевное уединение есть некое ложное ощущение, которое не может насытить нашу душу. Потому что ложь — это снова сокрытие настоящего «я». Смоковничный лист!
Подлинное уединение есть уединение духовное: я один на один с Богом. Люди перестают иметь значение для меня. Меня больше не интересует, думают они обо мне или нет, любят ли они меня или нет, меня даже не волнует, есть они рядом или нет. Меня заботит только мое «я», не в эгоистическом смысле, но в практическом — в смысле обнаружения его наготы.
Я стою пред Богом. Для того, чтобы достичь подлинного уединения, в котором заключается самый важный момент духовной жизни (ибо нельзя стать святым вне уединения), нужно совершить бегство, добиться отчуждения, странничества. Наша цель — познать Бога и пребыть один на один с Ним. Но это нелегко, потому что мы привыкли жить телесными переживаниями, а теперь надо учиться чувствам умным, духовным. Почувствовать Бога — вот что главное, абсолютно необходимое для того, чтобы совершилось покаяние, перерождение, изменение моей души.
Бегство — понятие сущностное, а не пространственное. Человек же, будучи живым, естественно, имеет тягу к бегству чувственному, то есть физическому, потому что, когда на него смотрят люди и кругом шум, ему труднее ощутить себя одиноким. Раз в пространственном уединении, то есть в пустыне легче, он говорит: «Почему бы мне не удалиться в пустыню и не предаться безмолвию?» Отсюда рождается тяга к монашеской жизни в душе, задумавшейся о Боге.
Обычно на бегство в пустыню мирские люди смотрят как на рискованный поступок, боясь, что уходящий от суеты, возлелеяв в себе некие умозрительные фантазии, реально не сможет их там воплотить. Это пустое. Православный человек, который ни разу в жизни не помыслил о бегстве из мира и о монашестве, болен или просто никогда по–настоящему не задумывался о духовном. Каждый, кто хоть самую малую толику времени уделит Богу, через пять минут возгорится желанием уйти в монастырь. Вот так. Это душа думающая, стремящаяся обрести покой и войти в общение с Тем, Кого она взыскует и хочет для себя открыть, то есть с Богом.
Человек, разумеется, может отказаться от бегства в смысле физического уединения в монастыре. Но он никогда не оставит мысли о бегстве сущностном и нравственном.
Может ли человек, живя в миру, пуститься в это нравственное бегство? Об этом прекрасно сказал один из отцов: «Это возможно, однако сопряжено с величайшими трудностями».
Вы видите, уединение, бегство в пустыню мы совершаем не для Бога. Ему не важно, в монастырь я уйду или останусь в миру. Это значимо для меня одного и зависит от моих собственных склонностей и моего собственного пути к Богу. Пускаясь в странничество — сущностное или частичное, — я отчуждаюсь от людей и начинаю чувствовать Бога.
Путь души (Часть 2)
Потребность в отчуждении — это мое начальное странничество. Удаляясь от людей, я начинаю чувствовать, что я один и так мне не удержаться. Я нуждаюсь в Боге. Я Его еще не имею. Но должен Его искать. Помните предыдущий этап: ощущение своей наготы ведет меня к покаянию. Но покаяния еще нет. Дальше наступает возвратное и круговое движение, которое заставляет меня отправиться на поиски Бога.
Но это еще не поиски Бога. Я даже еще не совершил покаяния. Как же мне искать Бога? Наступает борение души, титаническая брань, в которую вступил человек, чтобы вернуться в рай. Я желаю этого и иду вперед, уже сделав свой выбор, когда можно было одеться в смоковничные листья и скрыться со словами: «Боже мой, я наг. Я согрешил против Тебя». Это препятствие я преодолел и иду дальше, вынашивая мысль о взыскании Бога. Что мне делать?
Нас уже двое: я и Бог. Пока мы далеки друг от друга. Я согрешил, отдалился от Бога, но Бога взыскую. Он же любит и взыскует меня. Таким образом, существует взаимное притяжение разных полюсов: Бога ко мне и меня к Богу.
Что я могу сделать для Бога? Ничего. Пока я даже не могу покаяться. Мне остается то, что мы называем борьбой, подвигом, а более точно — аскезой, которая определяется моим образом жизни, душевным складом, предысторией, наследственностью, силами, способностями и теми дарами, которыми наделил меня Бог.
Помните, мука началась с наслаждения. Речь идет о мучениях, которые я претерпеваю против моей воли. Сейчас же мы говорим о муке, принимаемой по доброй воле и с радостью, чтобы вернуться к истинному наслаждению. Ибо человек был создан для наслаждения. Но в поисках удовольствий он сделал ошибку преслушания. И дано тогда ему было жалкое подобие наслаждения, которое называется браком.
Теперь вопрос в том, чтобы от той муки, в которую я попал, снова прийти к тому, что я искал, — к наслаждению, удовольствию, сладости. То, во что я впал против своей воли, я обращу себе во благо. У меня нет ни Бога, ни сил, ничего. Я — разбитая вещь, могу только утруждать себя. А потому стану заниматься аскезой.
Что такое аскеза? Это способ, при помощи которого человек привлекает внимание Бога. Подобно тому, как когда ты кричишь: «Геронда3, геронда!», стучишь в дверь и хочешь, чтобы я тебя заметил, одеваешься как–то по–особенному, что–то такое необычное делаешь. Так мы привлекаем внимание и Бога, но нужно ли Ему это? Нет, но это единственное, что мы можем сделать на данный момент. А Богу угодно от меня, чтобы я делал то, что в моих силах.
Итак, вот моя подготовка к тому, чтобы полюбить Бога и принять Его. Мы все еще далеки от Бога. И занимаемся подметанием пола, как перед приходом в нашу келию духовного отца.
Мы начинаем подготовку и претерпеваем холод, наготу, грязь при осознанном исповедании своей
