наготы. Так мы выражаем свою жажду Бога: аскеза — это наш крик к Нему.
Еще есть Божественная благодать. Что такое Божественная благодать? Это Божественные энергии.
Пожалуйста, не путайте, у нас сейчас не урок догматики или богословия. Мы просто, как я уже говорил, совершаем восхождение к Богу и говорим об истории души. Божественная благодать — это не сущность, потому что Бог недоступен как сущность, Он за пределами тварного существа. Он — совсем не то, о чем можно помыслить, пожелать, понять. Я могу коснуться чего–нибудь и сказать: «Бог мой», но это Богом не будет. Я должен ощутить Бога.
Вы помните Фому? «Поднеси перст твой и вложи его в ребро Мое», — сказал ему Господь. Господь мой и Бог мой, — уверился Фома (Ин. 20, 28). Душа его Бога опытно почувствовала, приняла доказательство присутствия Божия. Как? Через Божественные энергии. Вы видели, как вошел Христос? Через замочную скважину? Через что? Это было тело, но уже освобожденное от всякого вещественного состава. Это было совсем не то, что я понимаю, или вижу, или осознаю. Это было тело воскресшего Христа.
Итак, Божественная благодать, которая изливается на меня, не есть сущность, не есть Бог Сам по Себе, но в то же время это Бог, энергии Бога, исхождение Бога ко мне. Истечение Божественной благодати ведет к единению Бога и человека. Но это единение не окончательно. Я отдаю Богу то, что для Него никакой ценности не имеет, — свою аскезу, свой труд, потому что больше мне нечего ему предложить. Бог же мне дает то, что я могу принять, вместить сейчас, — начальное озарение. Это озарение есть приобщение Божественной благодати, а через нее Богу. Но это еще не единение с Богом, но приобщение Ему.
Вот я сижу и вдруг: «О!» Ты рядом со мною уже шесть месяцев, и вдруг я говорю: «О, вот теперь–то я разглядел Тебя, полюбил!» Как же такое произошло? Озарение, внутреннее освящение, раскрытие моего сердца, сознания, не знаю, чего еще, потому что это проявляется через тысячу разных вещей. И я говорю: «О!», но Бога тут еще нет, и наше с Ним единение пока не произошло. Бог скрылся, но я продолжаю с Ним общаться.
Видите, мы будто играем в жмурки. Он бежит ко мне, я бегу к Нему. И если я все еще играю с Богом в жмурки и не вижу Его, это потому, что у меня завязаны глаза, а не потому, что Бога нет.
Итак, происходит озарение познанием. Как понять «познанием»? Оно лежит в области ума. Это познание является своего рода духовным распознаванием. Так происходит, когда я чувствую приближение своего старца, я слышу и узнаю его шаги и говорю: «Мой старец идет», — и бегу к нему навстречу. Узнавание есть мое личное прикосновение. Когда я понимаю, что за дверью находится мой старец — я слышу его шаги, стук в дверь, — я уже прикоснулся к нему своей душой, уже приблизился к нему, мысленно говорю с ним, открываю ему свое сердце, обнимаю его, хотя он еще за дверью. Это мой личный порыв, внутренний порыв моей души. Это энергия моей души, не сама душа, но ее энергия.
Нас постигло озарение, мы приобщились ко Христу. А приобщение есть шествование к Богу. Бог касается меня, и я узнаю Его, как слепой того, кто до него дотрагивается. Но что еще я узнаю? Две вещи, и их я узнаю одновременно. Прежде всего, славу Божию, славу святости в противоположность своей собственной наготе и греховности. Я наг, а Он одет, облечен святостью. Я, никто, вдруг в своем ничтожестве нащупываю точку соприкосновения с Богом, начинаю распознавать Его славу. Тут должен произойти ход с противоположной стороны, понимаете? Ну вот, говорю я себе, у нас есть святость и знание Бога. Что значит святость Бога? Это его трансцендентность. А трансцендентность есть данность извечная. Что значит святое? Значит нечто особое и принадлежащее Богу.
Следовательно, святость Бога есть то, что характерно для Бога и запредельно для всего остального. Святость свойственна сущности Бога. Бог свят, поэтому и Его энергии несут в себе святость. Энергии — это то, что исходит из сущности Бога, как сияние.
Итак, Божия слава — это Божественные энергии. Святость же находится внутри Бога. Я не знаю ее, не вижу святости Бога, но нащупываю по противоположности своей наготе, а также через проявление в Божественных энергиях. Бог непричастен греху, значит, Он свят.
Далее, слава Божия есть отблеск Его сущности, нечто нетварное и истинное. Когда у меня появляется ощущение святости Бога и Его славы, тогда я приобретаю ощущение истинно сущего. Это необходимо для моего служения.
Служение. Я могу быть священником или мирянином. Но я и каждый из нас — все мы отправляемся на литургию как на служение Богу. Если ощущение святости и славы Божией мне не знакомо, то я не сумею по–настоящему и сознательно служить Господу. Поэтому на литургии мы предстоим перед лицом святости Бога: «Яко свят еси, Боже наш, и во святых почиваеши, и Тебе славу и Трисвятую песнь, — так обычно звучит полный возглас, — воссылаем…»*
Во всех текстах литургии в возгласе священника перед пением Трисвятого, в молитве Херувимской песни идет речь о славе и святости Бога: «Боже, седяй на херувимех, на серафимех, царь Израилев, Иже Един Свят и во святых почиваяй. Тя убо молю, Единаго Благаго…» Так я постигаю Его святость и прихожу почерпнуть от нее.
Так, видя святость и славу Бога, я начинаю распознавать свою собственную наготу, понимать, что я грешник, то есть никто, ничто, «земля и прах». И тогда припадаю к ногам Христа, признавая свое ничтожество.
Но пока я этого еще не понял. Когда пойму, то переступлю порог двора Бога. А переступив порог, пройду внутрь. Пока же, взирая на славу и святость Бога, я начинаю приобретать опытное познание самого себя.
Когда я вижу, что ты рад, простил меня, не придал значения тому, что я тебя обидел, то говорю: «Ну и мерзавец же я!» А если ты даришь мне десять тысяч талантов, говорю: «Каков же я, что не даю пять динариев другому!»
Теперь я обладаю опытным знанием самого себя. Помните, мы говорили о возвратном, круговом движении вокруг самого себя, потому что именно в нас войдет или не войдет Царствие Небесное.
Мое опытное познание становится наглядным: оказавшись перед Богом, я вижу, что из себя представляю, заглядываю в тайные мои, в укромные и внутренние уголки моей сущности, открываю свои страсти, свои слабости, обнажаю накопившиеся во мне злосмрадие и грязь. Так начинается узнавание моего подсознательного, тайных моих. Порча и тление ощущаются через святость и славу Бога. В открывшемся передо мной подсознании — растление, я обнаруживаю для себя, что расплавился и растаял весь.
Здесь, когда мое подсознательное открывается передо мной, — место проявиться моей воле. Вот он — еще один очень опасный поворот нашей жизни, когда мы входим в более тесный и более объективный контакт с самим собою. В результате этого контакта перед нами встает вопрос: принять то, что я открыл в себе, или попытаться это утаить?
Здесь нож режет по живому. Мы стоим на его острие и если упадем, то падение будет страшным и болезненным. Это пункт, где человек принимает решение: покаяться или не покаяться. Это начало или конец нашей духовной жизни. Это наиболее критический поворот нашей жизни. Если я откажусь от попытки превзойти свое тление и грязь, свои страсти, открывшиеся внутри меня, и начну самоутверждать свое «я», то этим пресеку какую бы то ни было попытку восхождения к Богу и окажусь перед лицом трагедии человека, который восстал против себя, от себя отрекся.
Если я сделаю это, то наши отношения с Богом навсегда останутся трудными, даже невыносимыми. Сейчас необходимо либо расстаться, либо полюбить друг друга. Это вряд ли вызовет возражения, зачем же становиться повстанцем против самого себя? Разрывается мое существо, разделяется мое царство, я восстаю против себя. Если я последую на поводке у страстей, то они приведут меня на гильотину.
Если я приму себя таким, как есть, и не стану ничего скрывать, утаивать, то продвинусь вперед и буду удостоен Божественной благодати. Видите, здесь Божественная благодать соприкасается с человеческой волей.
До этого мы говорили об аскезе и о том, что она была приношением того, что на тот момент мы имели. Я прошу о Божественной благодати, и она мне ниспосылается. Сейчас она соединится с моей собственной волей через мой внутренний труд.
Обратите внимание: это не тот труд аскетических подвигов, о котором мы говорили раньше, но нечто иное. Труд ради стяжания Божественной благодати, Бога. Это то, о чем сказано в псалмах: Возжада душа
