был понятным образом. Потому что нашего соотечественника бесполезно убеждать в том, что у него есть права, он говорит: «Закон — что дышло». Но если ему сказать, что господин Сидоров получил возмещение морального вреда в размере таком-то по такому-то случаю, он хлопает себя по коленке и говорит: «Ну, надо же! Ну, ровно такой у меня был случай! И я ведь тоже должен был бы получить!» На этом скептицизме и играли психологически.
А что позволяло делать это? Три вещи. Первая — бесплатный вход в судебную систему для потребителей. Можно без адвоката — закон прямого действия. Прочитал — пришел — стал действовать. Вторая — значительные выгоды от применения судебной системы, возмещение морального вреда. (я, вообще, понял, что у нас дело пошло на лад, когда в троллейбусе услышал, как один человек другому кричал: «Я добьюсь возмещения морального вреда!» Думаю: «Все! Есть!». Если это вошло в язык в троллейбусе, то дальше это будет работать). Компенсация материального ущерба, неустойка за отсрочку исполнения законного требования потребителя. Т. е. выгода была понятна.
Причем выгоду я бы не считал только в деньгах, потому что про те же дела по моральному вреду я бы мог рассказывать часами, это потрясающе интересная область человеческого бытия, и они были очень разными. Скажем, дело 1993 г. в Туле, когда возместили ущерб человеку, которому поставили глазок в дверь на нормальном уровне, хотя он заказывал глазок пониже (он очень маленького роста). И его представитель из общества потребителей доказал, что каждый раз, возвышаясь на табуретке (потому что он подходил к двери, залезал на табуретку, смотрел в глазок), этот человек унижался. Это вопрос о человеческом достоинстве. Были вещи трагикомические. Когда женщине делали косметологическую операцию, ей увеличивали грудь, вместо третьего размера получился пятый. Она потеряла работу (она манекенщицей работала), потеряла жениха. Есть совсем трагические случаи. Я не хочу сказать, что результатом являются деньги. Это не так. Результатом является признание определенного достоинства, которое может иметь те или иные денежные выражения.
Третье обстоятельство, очень важное. Мы думали, как бы сделать потребителю попроще, и заложили принцип: человек сам выбирал суд, в котором судится. Можешь судиться по месту пребывания ответчика, можешь по месту пребывания истца. И этот принцип оказался, наверно, самым страшным для ответчика. Потому что каждый раз, когда возникала очень тяжелая борьба, как во время дефолта в 1998 г., первое, чего добивался банк, — чтобы все дела по этому банку рассматривались в одном суде. Потому что один суд купить можно, а всю судебную систему России купить тоже можно, но очень дорого. Тем более что там конкуренция, цены могут расти. Поэтому не замыкалась корпорация, в ней была внутренняя конкуренция, да и сама принадлежность судьи к корпорации была в 90-е гг. довольно условной. У нас были случаи, когда судья выносил более жесткое решение в пользу истца-потребителя, чем просили. Адвокат, который после процесса хочет спросить «Как это? Почему?» (а дело было по автосервису), подходит к судье, а судья стоит у окна, смотрит на свою новенькую «шестерку» (причем тогда это был не Мерседес) и говорит: «Как же этот автосервис над нами издевается!» Судья себя воспринимал в этом смысле не как арбитр (может быть, это плохо), но как человек из общества.
Говоря об успешности 90-х гг. (я видел работающую судебную систему, и вы ее видели, и миллионы исков, которые прошли, дали результат — изменение поведения на рыке обеих сторон), надо просто подумать, нельзя ли выйти на решение вопроса о суде, исходя из того, что уже было, причем не в XII в. и не в Англии.
Что мне кажется возможным здесь сделать? Конечно, нужно резко сокращать издержки входа в судебную систему. Во-вторых, надо добиться независимости принятия судебных решений, и главный здесь инструмент — даже не устранение «гардеробщиков». «Гардеробщиков» здесь, конечно, нужно убирать, и я даже думаю, что исполнительная власть согласится с этим. Потому что для нее это явно не собственный источник доходов, а для нас за этим «гардеробщиком» и расположена реальная вешалка, вешалка, связанная с зависимостью судей, с которой надо что-то делать. Что? Вводить конкуренцию в принятии судебных решений или, иными словами, развивать альтернативные способы принятия судебных решений. Кстати, все это есть в отечественном праве. Есть третейские суды, есть возможность применения института присяжных, есть мировые судьи с возможностью выбора мировых судей по нынешнему закону. Разговор о том, что горбатого могила исправит, по-моему, не очень состоятелен. Вот давайте на торговлю и сервис посмотрим, пока они были в монополии. А возникла конкуренция, и поведение сильно изменилось.
Кстати, тоже из практики 90-х гг. Судебная власть ведь особая. Свято место пусто не бывает. Если не работают государственные суды, то будет работать какой-то другой суд, например, криминальная стрелка. Будут стрелка и разборка выполнять эту роль. В середине 90-х гг. произошел очень интересный надлом, подвижка, когда криминальные группы стали договариваться, что они обратятся в арбитражный суд, только условие — никто не «башляет» суд. Потому что дорого решать вопрос с помощью стрельбы. «Давайте договоримся. Вот арбитр, мы на него не давим, пусть он решит» — это удобно, выгодно, когда происходит такое решение. Для нас сегодня задача в том, чтобы снова не произошло замещение, чтобы мы не вернулись в начало 90-х гг. Потому что судья, конечно, появится. Вопрос — какой. Поэтому заключая разговор о правосудии как продукте государства, я бы сказал — судите и судимы будете. Потому что есть очень разнообразные институты принятия реального судебного решения.
Правопорядок, который мы должны оплачивать своими налогами, — это не только правосудие, это еще и безопасность. С безопасностью, конечно, сложнее — как с продуктом всего государства и, прежде всего, исполнительной власти. Мы затеяли большое экономическое исследование по безопасности осенью 2004 г. после Беслана, когда опросы «Левада-центра» показали, что 59 % наших сограждан согласны на отмену судебного ареста, на ограничения выезда из страны, на массовые депортации и т. д. для обеспечения безопасности. Для нас стало ясно, что начинает возникать схема договора: мы отдаем права — вы нам даете безопасность. И это возможная схема.
Эта схема возможна, но это не единственно возможная схема, поэтому мы стали разбираться, что же происходит в реальности со спросом и предложением безопасности. Ведь предложение безопасности исходит не только от государства: есть охранные фирмы, торговля оружием, охранные сигнализации, железные двери, щенки питбулей и т. д. Есть предложение, связанное с общественным поведением, с милыми старушками в подъезде, которые должны если не обеспечить безопасность, то все знать про тех, кто ходит в подъезд…
Что показало исследование, которое мы проводили с «Левада-центром»? Исследование дало результат, сильно отличный от того, что было осенью 2004 г. Конечно, прошел год, сопоставимость неполная, но обнаружились три возможных схемы договора о безопасности. Первая, самая распространенная. Напоминаю цифру: 68 % доверяют защиту безопасности не государству, а родным, близким, знакомым, друзьям, товарищам по работе. Мы готовы тратить время, платить взаимной заботой, чтобы эти люди нас защищали. Я бы сказал, что это немного наивно. Мне это напоминает очень старый, уже забытый детский фильм «Айболит-66», где была фраза: «Если к вам в квартиру ворвался разбойник, позовите соседей. Соседи всегда смелые». Это наивный вариант, причем люди сами осознают наивность этого варианта. Тут, скорее, возможно зализать раны, если у человека что-то произошло.
Эти же люди говорят, что они бы предпочли другой вариант — рыночный. Они бы предпочли купить безопасность за деньги по формуле «железная дверь, помповое ружье, щенок питбуля». Этот вариант популярен среди жителей крупных городов, среди молодежи. А остальные говорят, что тоже на него бы пошли, если бы были деньги. Но он не так хорош, как кажется не первый взгляд. Почему?
Возьмем железную дверь. Мы в конце 2005 — начале 2006 гг. провели обследование в пяти самых разных городах страны, южных, северных, очень больших, не очень больших. И оказалось, что железная дверь страшно популярна. 57 % подъездов в этих городах закрыты железной дверью. А как вы думаете, сколько из этих железных дверей заперты? Практически был один случай на эти пять городов, когда наш исследователь-интервьюер не смог попасть в подъезд. Потому что либо код нацарапан, либо просто дверь не запирается, либо в любую квартиру человек звонит, и ему открывают дверь. Издержки на установку двери — это пустяки по сравнению с издержками времени и внимания на эксплуатацию. Ключи потерял, кошка вышла погулять, «я ненадолго в магазин, кирпичиком прислоню» — эти двери открыты. Они не играют большой роли. Они закрыты на площадках. А там они играют большую роль, потому что нападение хулиганов или воров — не такая большая вероятность, как пожар. Вот пожаробезопасность снижается.
Я не буду говорить про щенков питбуля и помповые ружья. Но обязательно скажу еще об одном.
