Подполковник советской армии Басецкий Владимир Викторович, имевший документы на имя Работного Павла Михеевича, по судовой роли — помощника машиниста — сошел с борта дизель- электрического теплохода Иван Рогов, принадлежащего Дальневосточному морскому пароходству и зафрахтованному для перевозок в Пакистан леса. Нормальный деловой лес в Пакистане был буквально на вес золота, дровами здесь не топили, деревянный дом, если бы кто-то додумался его построить — был бы роскошью. Это был советский лес, переправленный из Владивостока сюда по сложной коммерческой схеме, включающей в себя зарегистрированную в Швейцарии фирму, юридически являющуюся продавцом. Этот лес покупали деревообработчики для изготовления дорогой мебели, которая будет стоять в кабинетах больших раисов. Официально, СССР и Пакистан не имели почти никаких торговых связей — на самом же деле торговля шла.
Боцман, усатый, осанистый, такой, как и подобает боцману весьма удивился тому, что Работного. который в первую свою загранку идет — в первый же день отпускают на берег, решил проинструктировать новичка. Так, для порядка…
— Работный!
Подполковник, уже подошедший к трапу обернулся — боцман поманил его рукой
— Подойди сюда, дорогой…
Подполковник послушно подошел.
— Работный… — произнес еще раз его фамилию боцман — экая у тебя хорошая фамилия… Запоминающаяся…
— Какая есть, товарищ боцман
Боцман чуть нахмурился. Как и любой уважающий себя боцман он умел разбираться в людях — а вот в этом человеке, жестком, молчаливом, непьющем, никогда не позволяющем себе не только обсуждать приказы, но даже на мгновение усомниться в их правильности — он не смог разобраться. У него на данный момент было две версии — то ли он служил, то ли он сидел. Но как бы то ни было — когда в Маллакском проливе они попали в жестокий шторм и был объявлен аврал — новичок действовал с редки хладнокровием, хотя его чуть не смыло за борт. Потому, как он действовал — боцман понял, что за ним нет самой примитивной мореходки, типичная сухопутная крыса, пусть отважная и решительная, в море он вести себя не умеет, хотя документы в идеальном порядке. Чтобы быть выпущенным в заграничный рейс — человека проверяет и партком и КГБ, всю душу вынут и после каждого рейса нервы мотают. Если его пропустили — значит, просвечен насквозь, достойный гражданин, заслуживающий всяческого доверия. И все же — что то с ним было не так.
— Первый раз на берег в иностранном порту идешь?
— Первый, товарищ боцман
— Руссо туристо — облико морале — помнишь?
— Не забуду — жив буду.
— Вот так. Опасайся провокаций. Рынок знаешь где?
— Так таксисты же знают.
— И то верно. Туда — и обратно. Не вздумай оружие или дурь купить. После каждого рейса шмонают будь здоров.
— Понял.
— Деньги при тебе?
Работный похлопал по карману
— При мне
— Следи за кошельком. Тут хуже, чем на одесском привозе. Что брать будешь?
— Мужики кассет просили с боевиками.
— Брюс Ли… — боцман понимающе улыбнулся, торговля кассетами с западными фильмами, особенно с эротикой и дрыгоножеством была одной из самых распространенных статей дополнительного дохода советского моряка торгового флота — дело хорошее. Только аккуратно. Проверяй каждую кассету. А то на… т.
— Спасибо, товарищ боцман.
— Спасибо не булькает…
Из руки в руку перекочевала сиреневая купюра, Работный повернулся и бодро пошел к трапу. Боцман проводил его взглядом.
Когда новенького было уже не видно, боцману вдруг пришла в голову мысль, от которой ему аж дурно стало. А что если он, этот Работный задумал сбежать из СССР? И пофигу. Что он никому об этом не сказал. Кто капитан корабля? Кто боцман? Кто секретарь партийной организации? Куда смотрели, как проглядели?
Сейчас конечно не те времена, посадить не посадят — но так вмандюрят, что свету белого не взвидишь. Спишут на берег — и амба, пошел пузыри пускать…
Боцман побежал в каюту капитана — но на полпути остановился. Это что же, он, получается, стучать будет? А если все это — яйца выеденного не стоит? Узнают в одно мгновение, прослывешь стукачом. Авторитет в коллективе зарабатывается годами, а потерять его можно в одно мгновение. Не хотелось бы, на старости то лет.
Немного подумав — боцман плюнул и пошел в машинное, поговорить с машинистом. Пока он решил ничего не делать.
Подполковник Басецкий протискивался через людскую толчею чужого порта, чужой и враждебной страны с каменным лицом, на вид ничего не замечая вокруг себя, но на самом деле замечая все. Он был готов ко всему — потому что он сам себя приговорил, и приговор этот — не мог быть обжалован.
Операция имела семидесятипроцентную вероятность гибели исполнителя. Генерал Куракин ему честно об этом сказал. Но у него в голове была только одна мысль, мысль к которой он пришел сам: погибнуть — но отомстить. За Наташу. За всех остальных. За те, кто лег. Иначе получится — что они так и будут лежать в земле неотмщенными.
Месть. Месть, месть…
На полицейском посту, преграждающем выход из порта, он предъявил паспорт советского моряка. Переглянувшись, полицейские долго его изучали, даже звонили куда-то, потом подвергли обыску. Пользуясь случаем, один из полицейских, коротко но сильно сунул ему под ребро, так что в глазах потемнело. Подполковник не издал ни звука — это не имело для него значения.
Ничего для него уже не имело значения.
На выходе из порта, он направился к стоянке такси, которая была у любого порта и которую ему показали на спутниковом снимке Карачи, сделанным новейшим советским разведывательным спутником. По пути к стоянке — он нагнулся, чтобы завязать шнурок на ботинке, сразу срисовал одного из филеров, но генерал предупреждал, что их как минимум трое. Не стоит обольщаться, это опытные профессионалы и просто так от них не уйти. Это могут быть даже сотрудники резидентуры ЦРУ, хотя вряд ли. В резидентуре ЦРУ постоянно не хватает людей, на простые задания по слежке посылают обычных морских пехотинцев из охраны посольства, в толе они выделяются не меньше, чем выделялся бы серый индийский слон.
Подполковник не стал брать такси у порта, пошел пешком — ему сказали, что если он возьмет такси у порта, то ему подставят такси с полицейским за рулем. Такси надо ловить в городе…
Вздохнув, он окунулся в людскую толпу.
Люди здесь показались ему каким-то зажатыми, не злыми — а именно зажатыми и опасливыми. Моряки сразу отличались от местных — открытой нахальностью, женщины были без чадры, но шли не
