— Рыцари плаща и кинжала.
Марк скривился
— Да брось. Я всего лишь пытаюсь сделать так, чтобы хоть часть помощи, которую мы направляем сюда, доходила до адресата, а не распродавалась на рынках. Знаешь, зачем тут стоят полицейские? Потому что если сюда кто-то придет жаловаться — он будет вынужден пройти мимо них. И потом у этого человека будут проблемы. Когда я куда то еду — за мной тоже следят….
А Дженну и в самом деле потряхивало. Когда она ехала в Афганистан, где взрывают и убивают, когда ехала по Салангу, который даже советские, повидавшие много офицеры крестятся, преодолев — ее так не трясло. Когда она оторвалась от своего советского провожатого — ее тоже так не трясло. Когда она ехала одна по чужой и враждебной стране — ее так не трясло. А тут, в здании под американским флагом…
Дженна вдруг поняла, что с ней что-то не так.
— Марк…
— Но хоть я и не шпион — все равно тебе надо будет встретиться с мистером Киттриджем и рассказать о своих похождениях. Иначе у тебя могут быть проблемы с Госдепартаментом… господи, я просто не представляю, как ты пошла на это.
— Марк… — произнесла Дженна заплетающимся языком.
Последней ее осознанной мыслью было то, что ее старый вашингтонский знакомый Марк готовил этот чай где-то в здании. И она не видела, как именно.
И из своей чашки он не пил…
Когда она пришла в себя, первым чувством ее было недоумение. Голова как чумная… она помнила Иелль, но таких виражей она не закладывала даже там. Голова как чумная, распухший язык не помещается во рту. Господи… как же она надралась.
Вторым чувством была темнота.
Третьим — холод. Было очень холодно, и все тело — затекло.
Потом она услышала голоса. Как через ватную подушку — но услышала. Где-то совсем рядом…
— … Ты что охренел?
Молчание…
— Послушайте, мистер. Я не собираюсь убирать за тобой твое дерьмо. Давай сам.
— Это твое дерьмо! Мне до нее дела нет!
— Тогда зачем ты ее траванул?
— Ты что, козел, ничего не понял? Она была в Афганистане! С русскими! Она много видела! Знаешь, что будет, если она приедет к нам в страну и начнет выступать на всех телевизионных каналах, на каких только ей взбредет в голову? Мы все окажемся в дерьме, вот что, друг Махмуд!
— Так запретите ей выступать.
— Ты что, думаешь, что у нас такой же свинарник, как и здесь? У нас демократия, твою мать!
Снова молчание…
— Послушайте, мистер — по-английски неизвестный говорил с акцентом и явной угрозой — я прикрываю вашу задницу всякий раз, когда вы обосретесь и вам надо переменить портки. Я достаю вам все, что нужно, будь это доза героина, левый ствол или золото, которое вы нелегально отправляете в США. Я улаживаю ваши проблемы с местными властями и полицейскими, потому что именно в этом заключается моя работа. Но мне, черт возьми, никто не заплатил ни доллара за то, чтобы я выслушивал оскорбления в адрес моей матери. А если бы и заплатил — я бы не взял их, потому что моя мать стоит дороже сраных долларов. Итак, мистер, или вы извинитесь перед моей матерью прямо сейчас, или я сяду в машину, уеду и расхлебывайте все свое дерьмо сами.
— Почему-то, получая от нас вторую зарплату, ты не называешь наши доллары сраными, Махмуд — огрызнулся говоривший
Его собеседник молчал
— Ну, хорошо — с досадой в голосе заговорил первый — извини, Махмуд. Я ничего не имел в виду по отношению к твоей матери и ко всей твоей семье. Я сказал не подумав. Извини, хорошо…
— И сделал ты, тоже не подумав. Что такого она видела?
— Она была в Афганистане!
— И что?
— Ты ее не знаешь. Она коммунистка. Тайная. Она в полном дерьме, ее принимал сам Кастро. Она делала репортажи из Никарагуа
— Тогда почему ты ее не арестуешь?
— У нас демократия.
— У вас бардак. Так что конкретно она видела в Афганистане?
— Она видела, как живут люди! Она видела все, что делают там русские!
— И что?
— Она видела, как на таможне берут взятки.
— И что? Ты из-за этого испугался? Разве вы не воюете с русскими? Кто вообще поверит ее россказням?
— Поверят. И еще как поверят. Она может начать говорить. И тогда в Вашингтоне начнут задавать вопросы. Например, куда девается гуманитарная помощь, почему ее закупают и доставляют сюда целыми сухогрузами, а люди как были нищими, так и остаются. Эти вопросы начнут задавать уже не Дженна Вард, их начнут задавать конгрессмены и сенаторы из комитетов по разведке. Они никогда не упустят возможности ткнуть нас носом в дерьмо.
— А еще говоришь, что у вас там…демократия. Бардак и есть. Кстати, ответ на вопрос, куда девается гуманитарная помощь, ты знаешь не хуже меня, а…
— Помолчи. Лучше помоги мне.
— Как?
— Надо… автокатастрофу…
— Ты что, дурак? Чем ты ее опоил?
Дженна внезапно поняла — в голове уже достаточно прояснилось, что первый говорящий — это Марк. Второго она тоже откуда-то знала, но не могла понять откуда.
— Этаминалом.
— Ты что, охренел? Его обнаружит в крови любой эксперт. И ты хочешь бросить ее под грузовик в таком виде?
— Поговори с экспертом…
— Ты думаешь, нам доверят? Приедет эксперт из Америки, с ним не договоришься и ты. И я не собираюсь быть крайним в этой истории. Ты обосрался — делай сам.
— Тогда помоги…
— Как?
— Один я не справлюсь. Надо, чтобы кто-то был за рулем.
— Ты и будешь. Давай-ка посмотрим, что с ней. Она связана?
— Да.
— Хорошо, что догадался.
Внезапно темнота… нет, темнота как была и осталась, просто она стала какой-то другой. Свежей, что ли. И разных оттенков — тьмы.
Потом — из ее рта выдернули кляп.
Потом прямо в лицо Дженне ударил луч мощного аккумуляторного фонаря, ослепив ее — она зажмурилась и крепко, по-мужски выругалась.
— Аллах всемогущий… Я ее знаю.
— Да? Откуда?
— Она уже чудила здесь. В Пешаваре. Из-за нее я получил взыскание, и мне еще задержали очередное звание.
Внезапно миссис Вард вспомнила, кем был второй. Она и в самом деле помнила его — и он должен был помнить ее.
