что сказано было нами относительно этого памятника, но только подчеркнем еще раз, что «Учение» выявляло особые тенденции особых кругов, чуждых в той или иной мере «великой церкви». К тому же попытка «Учения» перенести на пророка первосвященническое служение в истории не удалась. Что касается свидетельства Дн. 13,2 («Когда они служили Господу и постились…»), то из него можно сделать только одно заключение, что указанные в 13,1 пророки и учители были предстоятелями Антиохийской церкви, а среди них Варнава, поставленный на первом месте, вероятно, был «приносящим благодарение» [396]. Другими словами, онн были пресвитерами Антиохийской церкви, а Варнава старейшим из ннх. Как пресвитеры, они возглавляли Антиохийскую церковь, а не как пророки и учители. Когда пророк оказывался в местной церкви, то он мог быть приглашен «принести благодарение» только в том случае, если он в своей церкви был «приносящим благодарение». Мы уже констатировали, что соединение служений в апостольской церкви было более или менее обычным явлением, но это было соединение, а не смешение служений. Если бы пророк, как пророк, стал приносить благодарение, то он бы принял на себя служение, к которому он не был призван Богом.
«И вот престол на небе, и на престоле был Сидящий. И вокруг престола двадцать четыре престола, а на престолах я видел двадцать четыре старца…» (Апок. 4,2–4). В Евхаристическом собрании престолы старцев занимали пресвитеры, а престол Сидящего занимал старейший или первый пресвитер. Бог, поставивший его на его место в Евхаристическом собрании, соблюдал его в его служении. Он же с высоты своего места наблюдал и соблюдал («ethrei»), чтобы «лютые волки, нещадящие стада», не похитили овец стада, в котором он и остальные пресвитеры поставлены Богом пастырями.
VII. ЕПИСКОП
I. ЕПИСКОП, КАК ПРЕЕМНИК СТАРЕЙШЕГО ПРЕСВИТЕРА
1. «Nihil innovetur nisi quod traditum еst [397]. Это изречение папы Стефана содержит основной закон церковной жизни: ничего не следует вводить нового, но все должно покоиться на церковном предании. Если в начале II–го века в посланиях Игнатия мы находим в местных церквах епископов, то они не могли появиться неожиданно. Еще меньше они могли быть созданием самого Игнатия. Церковное сознание не приняло бы того, чего совсем не было раньше. Предшественником епископа посланий Игнатия был старейший или первый пресвитер апостольского времени. Фактически старейший пресвитер уже имел все то, что было у епископа посланий Игнатия: он возглавлял местную церковь и священнодействовал в Евхаристическом собрании. Тем не менее, епископ посланий Игнатия не был вполне тождествен со старейшим пресвитером. В апостольское время не было епископов посланий Игнатия, а были епископы–пресвитеры новозаветных писаний. В их числе был «приносящий благодарение», как старейший между ними. Епископ посланий Игнатия стоит отдельно от пресвитеров, хотя связь между ними еще не потеряна. Больше уже нет епископов–пресвитеров, а есть епископ и пресвитеры.
Начальная точка превращения старейшего пресвитера в епископа лежала в месте, занимаемом старейшим пресвитером в Евхаристическом собрании. Занимая в нем центральное место, он был «приносящим благодарение». В силу этого он оказался первым или старейшим священником в среде народа священников. Это не было особым служением по отношению к священству всего народа, а было выявлением этого служения. Старейший пресвитер стал епископом, когда его старейшинство или первенство в среде народа священников обратилось в особое служение первосвященства или архиерейства. Это означает, что служение епископа возникло из служения священства народа. Оно было перенесено на то лицо, которое, занимая постоянно первое место среди предстоятелей церкви и постоянно совершая «приношение благодарения», фактически уже было старейшим священником, хотя еще и без особого служения. Если бы центральное место в Евхаристическом собрании занимало не одно и то же лицо, но разные лица, то такого рода превращение «приношения благодарения» в особое служение было бы невозможно. Таким образом, основа служения епископа лежит в самой природе Евхаристического собрания, в котором с самого начала всегда было одно центральное место, занимаемое одним и тем же лицом. В силу этого сохраняется связь служения епископа со служением старейшего пресвитера. Один стал на место другого без всякого перерыва преемства между ними.
Возникшее из священства народа, первосвященство епископа не заслонило его. Первоначально генетическая связь между ними сохранялась. Первосвященство епископа продолжало оставаться в сфере священства народа, а не вне его или над ним. Епископ был первосвященником по отношению ко всему народу священников, а священниками были все члены церкви, в том числе и пресвитеры. Служение священства оставалось одним, но в нем только появилась высшая степень, которая, будучи соединена с предстоятельством, стала особым служением.
Следующей стадией развития первоначального служения старейшего пресвитера было служение священства пресвитеров, которое стало второй степенью священства. Пресвитеры получили вторую степень не только но отношению к епископу, но и по отношению к народу священников. Когда диаконы получили служение священства, то появилась третья степень священства. В таком виде священство епископов, пресвитеров и диаконов может рассматриваться, как особое священство, понимая под этим не некое инородное священство, а высшие степени единого священства народа. Обособление высших степеней священства от общего служения народа произошло под влиянием учения о посвящении. Последнее привело к затемнению в церковном сознании служения священства народа, которое уже начало ослабляться с образованием высших степеней священства. Школьное богословие довело до крайности течение, которое стремилось на идее посвящения обособить высшие степени священства. Рассматривая носителей высших степеней священства посвященными по отношению ко всем остальным членам церкви, которые не получают посвящения, оно вошло в противоречие с церковной традицией. Школьное богословие в таком виде представляет основные положения церковного устройства, что они не могут быть обоснованы на церковном предании и оправданы историческими фактами. Этим самым оно не укрепляет их в церковном сознании, но их подрывает.
Идея посвящения, как мы видели, не содержится в учении Церкви, а является результатом богословской спекуляции. До настоящего дня Церковь продолжает исповедывать в своей литургической жизни единое священство, которое принадлежит всему народу Божьему, высшей степенью которого является особое священство членов церковной иерархии.
2. Служение епископа возникло из места, занимаемого старейшим пресвитером на Евхаристическом собрании. Это не должно нас особенно удивлять, т. к. такого рода процессы возникновения служений бывали, как в истории вообще, так и в истории церкви. Аналогии в истории вообще опасны, но, тем не менее, с известной осторожностью ими можно пользоваться. Положение старейшего пресвитера среди остальных пресвитеров до некоторой степени напоминает положение митрополита, как епископа главного города провинции, среди других епископов. Когда стали складываться митрополичьи округа, митрополит отличался от других епископов своей провинции только занимаемым им местом среди них, главным образом, на провинциальных соборах. Он был таким же епископом, как все остальные епископы, и его служение было совершенно тождественно со служением любого городского епископа. Постепенно он начинает выдвигаться среди остальных епископов провинции не только по чести, вытекающей из занимаемого им места, но и по служению. Он резервирует за собою поставление епископов в пределах провинции. Однако, это право продолжало принадлежать всем епископам, а потому не было чем то специальным, которым не обладали остальные епископы. Поэтому право совершения митрополитом епископских хиротоний не выделилось в особую функцию, принадлежащую только одному митрополиту, а потому место, им занимаемое, не успело перейти в особое служение, отличное от служения других городских епископов. Митрополит мог завоевать себе больший авторитет, чем тот, который имели обычные епископы и даже некоторую власть над ними, но по существу служение митрополита оставалось обычным
