тащил и тащил — а другие разберутся…
Пулемет — в спину — ударил, когда вытаскивали одного из последних. Оба пилота, до конца выполнившие свой долг, были мертвы, извлечь их из покореженной пилотской кабины вертолета не представлялось возможным: если извлекать — лягут все. Оставалось одно — напалмовый костер будет вечным памятником героям. Боевикам удалось-таки выйти в тыл — прошли не улицей, а зданиями, прячась в выгоревших пролетах этажей — прошли. Скорее всего — от трех до пяти человек, небольшая группа, но большего ведь и не надо.
Пулеметная очередь саданула со второго этажа, метров с семидесяти — не захочешь, попадешь. Кулем упал военврач Метельцын, находившийся у раненых, свинцовая строчка вычеркнула из жизни еще одного десантника и добила двоих из тех, кто лежал на земле, ожидая погрузки в вертолет — корпус сбитого «Сикорского» их уже не защищал от пуль. Большего стрелок сделать не успел — десантники разом дали залп из подствольников, а потом ракета «Вихрь» ударила в здание — и все окна разом дохнули огнем…
Фельдфебель Чижик сменил позицию, выдолбил, что оставалось в магазине, по дышащим опасностью черным провалам окон, сменил позицию, снова начал стрелять. В зависший вертолет поднимали раненых — кто еще оставался жив…
То здание, откуда бил пулеметчик, уже рухнуло, на всякий случай оператор штурмового вертолета тем же способом разрушил и соседнее, откуда можно было вести огонь…
Пуля противно цокнула рядом, через секунду — еще одна. Пристрелялись…
Выпустив длинную очередь по тому месту, откуда в него, по-видимому, стреляли, Чижик увалился за остатки стены разрушенного дома, поднял автомат — и тут почувствовал, что рядом кто-то есть. Но предпринять ничего не успел.
Старший лейтенант Александр Воронцов
Не знаю, сколько рушилось то проклятое здание. Мне показалось — целый час. Но падало оно не в сторону — просто сложилось под себя, как будто подорванное саперами. И я оказался на самом краю этой кучи…
Еще не успела улечься пыль от первого взрыва, как последовал второй, рядом. Не на шутку разошедшиеся вертолетчики всерьез решили стереть огрызающийся огнем квартал с лица земли. И все бы было ничего — если бы в нем не был я, если бы в нем не было ротмистра, если бы в нем не было никчемного придурка Козлова и его шефа с семьями и многих других, которых я не знал, которые не смогли вырваться из пылающего города, кто не участвовал в этой кровавой вакханалии — а кто просто сидел мышами в своих, в одночасье из крепостей превратившихся в ловушки квартир и ждал своей судьбы…
Черт…
Пахло газом, где-то через развалины пробивалось танцующее пламя, пыль не улеглась до сих пор — наверное, Голощекин меня уже схоронил, а может, решил сваливать от греха подальше. Что ж, если не выполнил приказ — его дело.
Пулемет я так и оставил — на краю развалин, запомнил где — мало ли, что потом. Автомат за спиной, не факт что целый — вон какая дрянь на меня падала, голова до сих пор раскалывается, а во рту привкус соленый — могло и автомат разбить таким же вот куском, что мне по башке прилетел. Запросто. И какой все-таки придурок автомат — основное оружие бойца, не пистолет даже для полицейских — из пластика делает? Написать, что он по прочности металлу не уступает, можно, бумага все стерпит — а на деле как? Выяснять бы не хотелось…
Пистолет в правой руке — на всякий случай. Развалины изнутри курятся дымком, руки уже все избиты, а кое-где и изрезаны. Как можно ближе к десантникам, они — сразу за развалинами, а там — как повезет.
И тут — как нарочно… Один из десантников с шумом увалился как раз в шаге от меня, удобное тут укрытие — полстены осталось, толстая каменная кладка. По сторонам он, естественно, не глядел — да и как в горячке ночного боя углядишь притаившегося в ожидании добычи — «языка» — разведчика. Подняв автомат, он выпустил длинную очередь, как-то еще дернулся — но было уже поздно…
Первым делом замер, проверил — пульс есть. Мог бы и сильнее оглушить, хреново так — со своими. Но делать нечего. Стараясь не светиться, не привлекать внимания, связал руки десантника заранее приготовленной веревкой, в рот засунул грязный носовой платок — больше просто под рукой ничего не было. Не поднимаясь, потащил десантуру в глубь развалин.
Десантник оказался крепким — задергался, метров десять не проползли. Ну значит, сейчас и познакомимся…
Навалился на него сверху — чтобы не вскочил, прижался губами к уху пленника…
— Слушай сюда, десантура! Я старший лейтенант Черноморского флота Александр Воронцов. Если дошло — кивни.
Десантная группа, вертолет Шесть-один
Если бы фельдфебель не лежал, вжимаясь всем телом в острые грани битого кирпича, а стоял — то после услышанного он, скорее всего, упал бы. Русская речь — последнее, что он ожидал услышать в такой ситуации.
Первая мысль, которая пришла в голову, как только он немного пришел в себя, была — попался. И теперь — все, смерть будет избавлением. Фельдфебель, да и все десантники знали, что делали с русскими пленными бандиты в сорокалетнюю войну, хорошо знали и помнили — а сейчас лучше не будет.
Руки связаны.
Фельдфебель Чижик дернулся, попытался что-то сделать — и тут же почувствовал, как тот, кто тащил его, держа за ногу, остановился — а еще через секунду что-то большое и тяжелое, пахнущее потом и порохом, навалилось сверху. А потом были эти слова…
Чижик осторожно кивнул, как этого требовал тот, кто его пленил.
Неизвестный заговорил снова. Уже чуть громче.
— Сейчас я тебя развяжу, не...й разлеживаться. У меня три ствола, хоть одно слово громче, чем шепотом, пробухтишь, или какой х…ей страдать будешь — я тебя е…та, ракетой с...а на орбиту запущу, всосал?
— Не вставай, рикошетом зацепит, — прозвучало из темноты. Чижик вытолкнул языком изо рта какую-то тряпку, тихо выругался. Автомата не было — но пистолет в кобуре, если что…
— Это потерял? — На колени Чижику больно плюхнулся его автомат. Фельдфебель отметил, что человек, который его пленил, расположился грамотно — вон там еще одна разваленная стена, за нее шмыгнул — и все, а она метров пять, потом хрен найдешь. Да и про три ствола этот человек вряд ли шутил
