— ишак, прокляни его Аллах — умудрился выстрелить так, что огненная комета, не пролетев и десяти метров, ударила в один из козловых кранов, вспыхнула огненно-красным цветком, рассыпая вокруг осколки, пламя и ядовитый дым…
Попадание почувствовали все — самолет тряхнуло, как будто на большом ухабе, и двигатели взвыли как сумасшедшие, — а потом в грузовом отсеке загорелся красным транспарант «авария». Хуже того, обе ракеты поразили двигатели по правому борту, полностью разрушив один из них и повредив второй. Первый двигатель вспыхнул, второй еще держался — хотя от него тянулась тонкая струйка дыма…
— Попадание! Двигатель-один уничтожен, двигатель-два поврежден…
Приборная доска вспыхнула красным разноцветьем перед глазами. Красный в авиации — символ беды…
— Отстреливай вооружение!
Хлопнул пиропатрон, отбрасывая в набегающий поток воздуха массивную коробку — подвеску из восьми ПТУР. Через тридцать секунд она взорвется — сработает самоликвидатор.
— Топливопровод шунтирован!
Хлопок — и пиропатрон выбросил огнегасящую смесь прямо в двигатель, моментально погасив пожар. Самолет все больше кренило вправо…
— Дотянем?
— Нет. Давай курс на старый аэропорт. Если и дотянем — так только туда.
— Там же…
— Иного выхода нет. Передай «Прибой»[171] нашим, они должны быть на подходе. Может быть, успеют…
Каффрия, долина Бекаа
Поздний вечер 30 июня 1992 года
— Мы с вами пойдем!
— Да что за… — старший Попейвода едва сдержал руку, хотел уже наградить своего младшего солидной затрещиной. Несколько раз глубоко вдохнул, задержал дыхание и выдохнул — старый, помогающий унять раздражение прием…
— Куда вы собрались, сидите тут, и все, вам сказано! Только вас там и не хватало! — говорить громко было нельзя, а шепотом получалось неубедительно, отчего старший Попейвода злился на младшего еще больше.
— Мы с вами пойдем, — упрямо повторил младший, — у нас две винтовки, мы их в бою, между прочим, взяли!
Старший Попейвода пожалел, что не отобрал винтовки вовремя. Хотя… военный трофей — это святое, даже у сына нельзя силком отбирать. Да и бесполезно с ним — не останется ведь здесь добром, сам пойдет, и соседский пацан тоже пойдет. Наделают делов, потом не расхлебаешь. Лучше уж у себя за спиной…
— Бать, ты ж меня учил, — почувствовав колебания в отце, умело додавливал младший.
— Бес с тобой, — сдался старший, — только тихо. Не стрелять, если мы не начнем, понял?
— Понял, батя…
— И еще, — старший наклонился к самому плечу младшего, — этот, с вами, он…
— Он нас сдать зараз мог, — твердо ответил младший, — возможности были, крикнул, и все. Не сдал….
— Горазд! — подвел итог отец. — Ты сказал. Присматривай за ним. И тихо мне делай, только услышу, потом на задницу не сядешь.
— Хорошо, батя… — пробурчал Попейвода-младший.
На сей раз шли уже перебежками, один за другим.
Перемахнули забор — так, как это могут делать только казаки — как птицы, раз — и там, одним простым и сильным движением человека, с детства привычного взлетать в седло коня. На дворе Попейвода-старший показал рукой — залечь. Сам с двумя старшими казаками на подстраховке, зажав в руке обратным хватом нож, нырнул в черный зев лабаза — террористы не удосужились его закрыть…
Казалось, ничего не произошло — не мигнул весело горевший в окне свет, никто не заорал, не посыпалось серебристым водопадом разбитое стекло. Просто минуты через три Попейвода-старший вышел, махнул рукой пацанам — «ко мне». На плече у него уже висел легкий британский пистолет-пулемет — как и все британское оружие, по-идиотски сделанный, с магазином, вставляемым сбоку, а не снизу, как у людей.
— У вас к вашим пукалкам патронов сколько есть?
— Две и у Мишки три — пять обойм, — за всех ответил Сашка.
— Добре. Добре, казаки. Теперь сюда слухайте. Их больше, чем нас, на порядок, сейчас врасплох взяли — но это ненадолго. Час у нас — не больше. В настоящем деле участвовать хотите?
Пацаны промолчали — да и говорить смысла не было. Вопрос для любого казака — риторический.
— За мной! Тихо!
Казаки уже суетились в лабазе — спускали с чердака, так называемой «подвалки», что-то тяжелое…
— Тяжелый, тварь… — сдавленно пробухтели сверху, — ты что, Петро, полегче ничего взять не мог?
— Что дали, то и взял. Поговори у меня! Зато этот ленту-двухсотку высадит — и не поперхнется. Осторожнее, не урони!
Сверху подали тяжелое, с длинным, заканчивающимся воронкообразным раструбом тело пулемета…
— Станок где?
— Левее смотри! Под тряпьем! Патроны все давай, их там двенадцать коробов быть должно!
Пулемет потащили дальше, к крайнему в станице дому Левы Косого — этот старый казачина, во время «замирения» потерявший глаз и ухо, давно уже умер, но дом так и звали «дом Левки Косого» — теперь там жили его сыновья. Сгибаясь под тяжестью коробок с патронами — а одна большая коробка с патронами ого-го весит, — пацаны семенили за взрослыми казаками: Петро Попейвода шел первым — разведка и прикрытие, двое тащили пулемет, станок к нему и другое раздобытое в бою оружие. Шли опять тем же путем — заброшенной тропинкой за домами. Идти было совсем ничего…
Казачьи станицы изначально строились так, чтобы одновременно быть и домом казакам и — при необходимости — укрепленным районом, что в годы замирения было совсем даже не лишним. Первой линией обороны был вал, система окопов, колючая проволока, а в некоторых крупных поселках — и система дотов с пулеметами. Сами казачьи станицы располагались так, чтобы господствовать над местностью и контролировать ее. Но если бы даже враг прорвал внешний периметр — вполне можно было организовывать оборону и на внутреннем: казачьи дома — курени, как их называли сами казаки, — стояли так, чтобы при необходимости стать второй линией обороны. А «дом Левки Косого» был хорош тем, что с него можно было простреливать улицу, и стоял он так, что был самой высокой точкой в станице.
Но принимать бой в станице было нельзя. Категорически. Ведь что такое станица? Плотная сельская застройка, к любому дому можно подойти относительно безопасно на расстояние не то что выстрела — на бросок гранаты подойдешь, и ничего. Их было шестеро — да, именно шестеро, потому что трое, по сути, еще пацанов, пусть и не принятых в казаки на круге, пусть среди них был один араб, — они смогли в оккупированной станице убить нескольких оккупантов, раздобыть оружие и продержаться до ночи. Такое не под силу многим взрослым. Но как бы то ни было — в условиях ближнего боя шестеро против тридцати — гарантированный проигрыш в любой ситуации.
А вот в другом случае…
