то пришел.
— Кто это в такой час…
Она точно помнила, что все постояльцы — были на месте.
Она вышла к небольшой конторке, за которой принимала постояльцев — и испуганно ахнула. Двое громил стояли у самой конторки, один из них был как годовалый бычок — буквально светился изнутри силой, римский, с горбинкой нос, черные глаза, кудрявые волосы, правильное лицо, темная кожа. Понятное дело — сицилиец! От визита сицилийцев, тем более в такой поздний час — ничего хорошего ждать не стояло.
Второй было поменьше, но такой же сильный. На обоих были дешевые черные деловые костюмы — и это ее успокоило, бандит вряд ли наденет такой.
— Что вам угодно, синьоры? — спросила Джованна и голос ее предательски дрогнул.
К ее удивлению — тот здоровяк, что стоял впереди — показал полицейское удостоверение
— Полиция, синьорина. Нам нужно задать несколько вопросов одному вашему постояльцу.
— Какому именно? У нас все — порядочные люди, нет никаких бандитов, мы бандитов на постой не пускаем!
— Светлые волосы, голубые глаза, на вид лет сорок — сорок пять — сказал второй полицейский — с виду крепкий, правильные черты лица. Знаком вам такой человек, синьорина?
— Да, это…
Джованна не вовремя спохватилась — лучше бы не говорить. В Италии общение с полицией — редко заканчивалось добром. Но если заикнулась…
— Но это же синьор Бааде, он немец. Он ничего такого не сделал!
— Сделал или нет — решать не вам, синьорина. Вы записали его в журнал?
— Да.
— Покажите…
Джованна достала журнал записи постояльцев, который обязан вестись в каждом гостеприимном месте. Ткнула пальцем в запись.
— Вот. Все как положено.
Полицейский перевернул журнал к себе, изучил запись.
— Пятый этаж? Он в номере?
— Да, недавно пришел.
— Проводите. И дайте запасной ключ от номера.
Как и утром — Джованна пошла провожать полицейских по темной лестнице. В узком, душном пространстве — страх ее усилился, она сильно сомневалась, что это полицейские. В Риме не бывает таких полицейских.
Но она понимала, что сделать ничего не может.
Поднявшись на пятый этаж, она повела гостей к двери, лихорадочно раздумывая, что же делать. Крикнуть? Не поможет, они ее убьют. С двумя громилами ей явно не справиться. На этаже больше никого нет, сейчас не сезон. Что же делать, что?!
— Dove? — с угрозой в голосе спросил ее первый
— Qui il signor polizia, questa stanza…
Первый достал из-под полы обрез, второй — какое-то странное оружие, в которое вставил сбоку что- то. Обрез — у полиции такого оружия явно не может быть.
— Che cosa Х? — со страхом спросила Джованна
— Zitto!
Здоровяк с обрезом точным движением вставил ключ в замок, второй — толкнул ее в сторону и прижал к стене локтем, держа свое оружие наготове…
Как только чуть слышно щелкнул сработавший в соседней комнате замок, я понял — пора. Сейчас — или никогда.
На третьей секунде я нажал на собачку замка и толкнул дверь плечом, оказываясь в темном коридоре. Видел я прекрасно — это гражданские не могут видеть в полумраке, те, кто учился диверсионной работе в Российской Империи отлично видят и при таком освещении. Как я предполагал — один уже успел пройти дверь и был сейчас в номере, второй — стоял рядом с дверью, все его внимание было обращено опять таки на номер, тыл свой он не прикрывал. Если бы прикрывал — шансы пятьдесят на пятьдесят, а так — девяносто девять к одному. В мою пользу.
Прежде чем второй успел опомниться — я метнул подсвечник. Хорошо метнул, как копье, всем телом — сам подсвечник тяжелый, несколько неудобный для метания — но при таком расстоянии он не успеет начать кувыркаться в воздухе. Подсвечник попал туда, куда я и хотел — в голову второго, кажется с автоматом. Тяжелая черепно-мозговая травма, судя по звуку — не жилец без медицинской помощи. Помощь я оказывать не собирался — я рванулся вперед, с зажатым в руке осколком. Ничего не крича — это только дурак начнет орать, тот, что вошел в номер — моментально придет в себя от этого крика. А мне этого не надо.
Прыгнув — я повалил на пол девицу и тяжело раненого, уже оседавшего по стене убийцу и повалился на пол сам, уходя из дверного проема. В следующее мгновение — оглушительно громыхнуло — и картечь изрешетила стену напротив дверного проема.
Но меня уже там не было.
Томаззино — теперь уже брат Томаззино — никогда не ненавидел людей, которых убивал. Более того — он родился в таком месте земли, где смерть, в том числе насильственная смерть — воспринимается как нечто обыденное. Неприятное — но все же обыденное.
На Сицилии смерть — живет рядом с людьми. Кровная месть длится иногда в поколениях, один раз из-за того, что двое почтенных старцев поссорились в траттории, обвиняя друг друга в жульничестве при игре в карты — месть длилась больше ста лет. Когда на Сицилии убивают человека — полагается делать вид, что он умер своей смертью. И только тогда, когда настанет пора класть гроб в могилу — старшая из плакальщиц громогласно объявляет, что покинувший сию юдоль скорби человек был убит и называет имя убийцы. Или того, кого считаю убийцей. После чего — старший мужчина в роду убитого — подходит и молча берет кисточку от полотна, накрывающего гроб, что знаменует собой принятие на себя обязанности отомстить. Однажды — кисточку взял шестнадцатилетний пацан — и через несколько часов ворвавшиеся в дом убийцы застрелили его за столом, когда он ужинал. Пацан был последним мужчиной в роду — и с его смертью месть сама по себе прекратилась.
Finita la tragedia.
Томаззино рос в самой обычной крестьянской семье, не самой большой кстати. Отец не погиб от мести — но сел в тюрьму за убийства и Томаззино с раннего детства пришлось учиться работать. Если бы не Отец — он стал бы простым крестьянином — испольщиком, работающим на феодалов. Но Отец — на собственные деньги отправил его на учение к синьору Витторио, известному каменщику, мастеру по дереву, который строил и ремонтировал дома по всей Сицилии, в том числе и у богатых людей. Так Томаззино приобрел уважаемую и хлебную профессию. И уважение к Отцу — а на Сицилии это значит больше, чем уважение в западном мире. Уважение на Сицилии значит, что тебя укроют от властей, что бы ты не совершил, поделятся последним куском хлеба, убьют твоего врага, отдавая долг чести. Иначе здесь не жили.
Потом — Томаззино и его друзья, что-то вроде бригады, с которой они на Сицилии ремонтировали дома — стали наемными убийцами, sicario на службе одной из организованных преступных группировок, сложившихся в Ватикане. Ничего такого они в этом не видели — ведь к ним пришли друзья Отца, а их просьбу они не могли не выполнить, долг следовало отдать даже мертвому. Тем более — друзья Отца хорошо к ним относились, у них был и кров и пища и работа. А убивать… просто это было для них слишком обыденным, чтобы они задумались над тем, какие страшные преступления они совершают. Они были простыми деревенскими парнями с Сицилии — и задуматься над тем, какой круг ада ждет их — следовало бы тем кардиналам из Рима, которые отдавали приказы убивать. Ведь эти — знали что творили, отлично знали.
