Юный царевич брел за отцом, проливая горькие слезы. Он испытывал животный страх, представляя себе мрачное Туллиево подземелье[179] и палача, накидывающего ему на шею удавку. Он не знал, что судьба окажется к нему более милостивой, чем к отцу и старшим братьям. Победители пощадят его возраст и отправят в Венузию, где он будет содержаться под стражей в продолжении четырнадцати лет, пока предводитель восставших италиков Гай Папий Мутил[180] не освободит пленника, чтобы использовать в своих интересах.
Югурта и остальные знатные пленники возглавляли довольно многочисленную колонну мужчин и женщин. Всем им уготована была жестокая и горькая участь: мужчинам предстояло биться насмерть гладиаторами или бестиариями[181] на арене цирка, а женщин должны были отвести после триумфа для продажи к храму Кастора[182] .
Между тем со стороны храма Юпитера Статора уже неслись ликующие крики:
— Ио! Триумф!.. Ио! Триумф!..
Вскоре показалась колесница триумфатора. Перед ней выступал строй ликторов, державших на своих плечах фасции[183] с воткнутыми в них секирами. Двигавшаяся следом колесница была убрана дорогими коврами и живыми цветами. Ее влекла за собой четверка лошадей чудесной белой масти. Двое ликторов вели их под уздцы.
На колеснице стоял высокий широкоплечий человек с лицом, густо накрашенном киноварью. На нем был широкий пурпурный плащ, наброшенный поверх пурпурной туники, затканной золотыми пальмовыми узорами. В правой руке он держал лавровую ветвь, в левой — скипетр Юпитера, выложенный слоновой костью и увенчанный золотым орлом. Как и у всех участников шествия, голова триумфатора обвита была венком из лавровых листьев. Стоявший позади него раб держал над ним золотой венец Юпитера в виде дубовых листьев и, по обычаю, время от времени повторял одну и ту же фразу:
— Помни, что ты только человек!
— Ио! Триумф! — взревела толпа, собравшаяся вокруг статуи Клелии.
— Марий!.. Слава Гаю Марию! — повторяли сотни голосов с противоположной стороны улицы.
Марию шел пятьдесят четвертый год. Он принадлежал к той породе людей, которые внешне мало меняются с годами. Черты его, резкие и грубые, были почти такими же и в молодости. В них не было ничего изящного; особенно портил его широкий толстогубый рот. Лицо его могло показаться по-крестьянски открытым и простодушным, если бы не тяжелый и мрачный взгляд больших волооких глаз, которые в минуту опасности или гнева могли нагнать страху на самого отважного. Спустя семнадцать лет, когда Марий, объявленной вне закона оптиматами, захватившими власть в Риме во главе с Суллой, будет заключен в тюрьму города Минтурны, палач, которого пошлют к нему для совершения казни, встретив этот мрачный и грозно сверкнувший взгляд, вдруг задрожит всем телом от какого-то суеверного ужаса и выбежит из тюрьмы с криком: «Я не могу убить Гая Мария!». Власти же города, сочтя это знамением, ниспосланным свыше, отпустят арпинца на свободу.
Характер его складывался под влиянием неприязненного отношения к нему знати, для которой он всегда был и оставался «новым человеком», чужаком, выскочкой, вознесенным толпой. Если бы знатные люди не отвергли его, то он, пожалуй, стал оптиматом. Но ему пришлось искать друзей и сторонников в лагере популяров, в поддержке которых он нуждался, добиваясь магистратур. Впрочем, дружба с популярами не помешает ему впоследствии сурово подавить движение, возглавляемое Апулеем Сатурнином, так много сделавшим для него в то время, когда он из года в год избирался консулом. После этого звезда Мария надолго закатится. Уже на склоне лет он снова ввяжется в борьбу за власть, сделавшись главой народной партии, которая, одержав верх над оптиматами, силой захватит Рим. В седьмой раз избранный консулом, Марий окончит свои дни в возрасте семидесяти двух лет, ославив себя напоследок неслыханными жестокостями по отношению к политическим противникам.
По природе своей он близок был плебеям и особенно солдатам, среди которых провел молодость и зрелые годы. Только у них он пользовался признанием и авторитетом.
Многим нравились приверженность арпинца к обычаям римской старины и подчеркнуто пренебрежительное отношение к знати, изнеженной эллинским воспитанием и образованностью. Сам он иногда делал робкие попытки восполнить пробелы в своем образовании, но так и не выучился греческому языку, без которого в то время не обходился ни один уважающий себя аристократ. В театре он был всего один раз, но не смог высидеть до конца представления. Его больше привлекали грубые, чисто римские развлечения — колесничные бега, травля зверей и бои гладиаторов.
Его родной стихией была армия. Здесь он с успехом мог приложить свои недюжинные способности и опыт. Марий давно пришел к выводу, что военная организация римлян нуждается в серьезных преобразованиях, прежде всего способа комплектования легионов. Еще братья Гракхи хотели увеличить их численность и боеспособность путем возрождения римского крестьянства, составлявшего основу армии. Но Марий уже тогда, во времена Гракхов, с большим сомнением относился к их деятельности. Он не верил, что гракхианцам удастся уговорить знать и остальных римских богачей, захвативших в нарушение старого закона общественные земли, чтобы они добровольно поступились хотя бы одним югером в пользу безземельных и малоземельных граждан. Все попытки силой восстановить справедливость закончились неудачей. Между тем численность римских граждан, способных за свой счет приобрести тяжелое вооружение, катастрофически сократилась. Рим кишел пролетариями, ряды которых непрестанно пополнялись разоренными сельскими жителями. Продав за бесценок свои крошенные земельные наделы, они устремлялись в столицу, где хотя бы своим избирательным голосом могли пользоваться как известного рода ценностью. Учитывая создавшееся положение, Марий и его сподвижники нашли весьма простой выход, ни в малейшей степени не затрагивавший интересы имущих и в то же время дававший немедленный результат. Едва вступив в консульскую должность, арпинец выдвинул законопроект, согласно которому пролетарии получали свободный доступ в армию, причем вооружение и снаряжение их ложилось бременем на государство, а отслужившие свой срок ветераны безвозмездно наделялись земельными участками.
Предложение Мария не вызвало особых возражений в сенате. Явные и тайные его недоброжелатели не препятствовали законопроекту, полагая, что вся эта затея провалится из-за нежелания черни подвергать себя тяготам и опасностям военной службы ради смехотворного жалованья.
Однако представленный в народное собрание закон был принят гражданами с большим воодушевлением. Успех его был полным, ибо желающих стать солдатами оказалось больше, чем их требовалось. В короткий срок Марий, готовивший армию для переправы в Африку, получил громадное пополнение. Никто тогда не думал о губительных последствиях этого новшества для республики. Они проявятся позднее, когда полководцы станут использовать в своих интересах преданных себе наемников, положив начало жесточайшим и кровопролитным гражданским войнам, перед которыми померкнут распри времен Тиберия и Гая Гракхов.
— Ио! Триумф!.. Ио! Триумф!.. — повторяла толпа, провожая бурными аплодисментами удалявшуюся в сторону Форума колесницу триумфатора.
За колесницей двигалась длинная вереница людей, одетых в тоги. Головы их покрывали красные фригийские колпаки — символы свободы.
Это были римские граждане, освобожденные Марием из плена. За шесть лет войны Югурта захватил немало пленных. С теми, кто не захотел перейти на службу к царю, обращались дурно. Те же, кого Югурта соблазнил большим жалованьем и щедрыми подарками, впоследствии жестоко поплатились за измену своему долгу и присяге. Нужно сказать, перебежчики были самой стойкой и надежной частью войска нумидийского царя — это были люди, навеки связавшие с ним свою судьбу. Многие из них, узнав, что Югурта попал в руки римлян, покончили с собой, кое-кто искал спасение в бегстве, в большинстве же своем перебежчики, еще не зная о том, какую предательскую роль сыграл Бокх по отношению к своему зятю, ушли из Нумидии в Мавретанию в надежде поступить к нему на службу, однако мавретанец, изо всех сил старавшийся загладить свое участие в войне против римлян, приказал их всех схватить и выдал Марию. Последний поступил с ними согласно древнему обычаю: перебежчиков в оковах доставили в Рим, высекли розгами на Форуме и обезглавили.
— Ты не зайдешь ли ко мне завтра? — спросил Лабиен приятеля, который рассеянным взглядам скользил по лицам идущих мимо людей в красных колпаках.
