прекрасный актер, умный, образованный человек Стивен Фрай. Он открытый гомосексуал, и это глубоко его дело. Но он стоит перед огромным залом и выдвигает крайне несправедливые обвинения в адрес Католической Церкви. Впрочем, и это ерунда. Серьезно другое. Перед ним сидит огромный зал, где наверняка разные люди, разного опыта, но явно высокого интеллектуального уровня и достатка. И вот эти тысячи людей вдруг впадают в настоящий экстаз от унижения Церкви. Аплодируют и свистят. Вот-вот в пляс пустятся. Что их так дико радует?
– Критиковать Церковь и ее структуры стало хорошим тоном.
– Почему?
– Потому что религиозная сфера все больше становится приватной. Любая структура – это некоторое порабощение принципами, дисциплиной, догматикой и ритуалами. А современный человек хочет быть свободным от любого давления или того, что кажется ему таковым. В результате раньше пальцем показывали на человека, который по воскресеньям в храм не ходит, а теперь, наоборот, – указывают пальцем на того, кто ходит. Человеческая природа такова, что ей необходимо переложить на кого-то собственную ответственность за неудачи и неудовлетворенность.
Что касается Стивена Фрая, то у него есть момент непонимания, но он явно размышляет над собой. Может быть, через пять лет он будет говорить совершенно против оположное.
– Это плохо, что Церковь становится приватной? Можно же рассматривать проблему с двух сторон.
– Религия не может быть приватной и индивидуалистической. Религиозный опыт всегда личный, но он ведет к отношению и с Богом, и с другими людьми. – Вот что странно-то – большинство европейцев или американцев имеют христианские семейные корни. Почему сложилась такая ситуация, что корни они радостно вырвали и теперь агрессивно настаивают на антиклерикализации?
– Все не так сложно, как кажется. Человек, усвоивший катехизис, посещающий по воскресеньям службу, ведущий определенную в плане морали жизнь, вполне может быть этим не удовлетворен. Если у него нет опыта общения с Богом. И в один прекрасный момент все рушится и отторгается.
Представь себе на минуту, что мои родители в детстве каждое воскресенье водили меня в дорогой ресторан. Я бы садился за столик, изучал меню, но никогда бы роскошных блюд из этого меню не пробовал. Я бы возненавидел этот ресторан.
– Но ведь раньше люди умели пробовать эти блюда.
– Что-то произошло в традиции, которая раньше передавалась от родителей к детям. Очевидно также, что истаял опыт молитвенной жизни. Кто из нас способен молиться вместе с другими людьми? Мы способны молиться в одиночку, но, как только возникает необходимость поделиться молитвами или интенциями, начинаются трудности. Пропадает опыт Бога. Остаются каноны, правила, но, поскольку эти правила пусты, они воспринимаются как рабство.
– Почему отвергается сразу все? Допустим – Церковь не лезет в политику и экономику, зато помогает в воспитании детей.
– Если Церковь будет помогать в воспитании детей, она обязательно затронет и политику, и экономику. Воспитание затрагивает все аспекты жизни.
– В западном мире Церковь уже достаточно маргинализована..
– Церковь не может быть маргинализована тем, что ей говорят: «Мы вас не слышим и не слушаем». Она от этого не перестанет говорить. На самом деле ситуация напоминает сцену из книги пророка Даниила, когда старцы обвиняют Сусанну в том, что она их соблазнила, и все ее судят, Даниил начинает кричать: «Невинен, невинен я в этом осуждении!» Это одна из возможностей поведения Церкви, которая может быть актуальна сегодня.
Сусанне грозила смерть за прелюбодеяние, которого она не совершала. Но тут появился пророк Даниил, которому Бог открыл, что она говорит правду. Он допросил свидетелей по одному и поймал их на противоречиях относительно деталей «свидания». Молодая женщина была спасена. Это было первое явление Даниила в качестве пророка перед народом Израиля.
– Лучше стало от того, что Церковь выкидывают за борт «корабля современности»?
– Не знаю, лучше стало или нет, но вместе с Церковью выкидывают за борт размышления, которые очень важны для человека, его духовного мира.
– Вот что убивает меня в Европе и в Америке… Средний возраст прихожан в храме. Это не молодежь. Это не матери и не отцы. Это прадедушки и прабабушки. Я себя чувствую буквально девочкой. Мне кажется, это конец. Дедушки с бабушками отправятся в мир иной, Эдуард, ты кому собираешься служить мессу?
– Другим дедушкам и бабушкам, которые сейчас мамы и папы.
– С какой стати они придут? Они «забили» на Церковь.
– Это они пока «забили», а через несколько лет перед ними встанет проблема – жизнь не вечна. Это будет способствовать их религиозности.
– То есть они испугаются смерти и со страху прибегут?
– В какой-то степени – да. Определенная часть – точно. – То есть в современном мире храм – место для дедушек и бабушек, которые боятся смерти и потому приникают к мамкиной груди?
– Я говорю об определенной части. Но есть новость получше. Социологи отмечают, что у молодежи сейчас очень велик интерес к религиозности. Осталось понять – к какой? На какие вопросы они ищут ответы? Некоторые новые движения в Церкви пользуются огромной популярностью у юных. Они услышали призыв, который был к ним обращен. Церкви, как и любой структуре, удобнее топать по проверенной дорожке, а не так, как говорится в псалме: «Спойте Господу песнь новую». Новое требует и вдохновения, и мысли, и организации.
– И что же нужно дать народу, чтобы народ сказал «cool» и пришел в церковь?
– В настоящее время очевидно, что церковь для людей перестала быть местом социального общения. Выходит, раньше храм был и местом богослужения, и домом культуры, и клубом по интересам… Сейчас есть иные возможности. Если он любит хоккей, ему не обязательно играть в команде прихода. Если он любит петь, ему не обязательно петь в церковном хоре. То есть социальную роль Церковь утратила, и за ней осталась только одна неотъемлемая роль – помогать человеку вступить в отношения с Богом и с другими людьми. Проще простого, казалось бы.
И четко прослеживается, что храм должен внешне отличаться от всего остального. Свечи, музыка…
– Мне вот латынь нравится…
– Твой интерес к латыни объясняется именно тем, что это необычно. Необычно – значит, сакрально.
– Это еще и красиво.
– Красивым это нам кажется еще и потому, что мы утратили чувство языка, на котором говорим. И еще люди в современном мире находятся в присутствии какого-либо шума. Машины, мобильные телефоны, плееры… Следовательно, в храме человек хочет тишины. В храме ему нужно не развлечение, а спокойное и тихое пасторское окормление. Ему нужна встреча с Богом и самим собой, размышление над смыслом своей жизни и над тем, кто дает этот смысл.
Стоит еще учитывать, что в современном обществе люди не доверяют друг другу, опасаясь предательства, конкуренции, и церковь остается одним из редчайших мест, где человек может быть таким, какой он есть, и попытаться сказать об этом.
– Опыт, сын ошибок трудных, подсказывает, что и в церкви расслабляться не стоит. Кому сказать?
– Духовенству или монашеству.
– Это будет триллер под названием «Сказать и огрести». Наш с тобой случай я считаю исключением.
– Монахи и духовенство тоже с неба не падают, но это не отменяет нужды и желания выразить себя именно в храме. Потому что именно в этом месте Бог являет себя как живой и присутствующий. Да, могут быть манипуляции и недоразумения, но встреча с Богом может произойти именно в этом месте.
– Я бы хотела затронуть российскую ситуацию, но боюсь, что либеральная общественность меня распнет. После краха советской власти интеллигенция очень приветствовала легализацию РПЦ и веры.
