– Ты раздул огонь, воин. Долгие годы Торинод тлел как покинутый лесной костер, а вы трое стали свежим ветром. Ты знаешь, что бывает, если лесные костры вспыхивают с новой силой?
Тан невыразительно спросил:
– Что?
Ивэн помолчал немного, глотнул еще вина из переходящей из рук в руки фляжки, и вдруг в упор взглянул на угрюмо уставившегося в темноту Ольга.
– Пожар. А лесной пожар не потушить, просто залив водой. От него либо бегут, не помня себя, либо пускают встречный огонь, чтобы уже нечего было выжигать.
Тан почувствовал, как по коже пробежался неприятный холодок – неприятный оттого, что Ивэн был прав, ой как прав.
Давно уже спали притомившиеся за последние дни мальчишки, Ивэн ушел в свой шатер, оставив тану флягу с вином, а Ольг все вслушивался в звуки ночи. Не по северному крупные звезды казались совсем близкими, почти ощутимыми; они делали ночь еще темней.
Догорающий костер отцветал последними угольками. Ольг вдруг усмехнулся, пододвинулся поближе, с силой выдохнул. Мгновение – и легкий белый пепел взметнулся в воздух, а там, под ним, взметнулся язычок пламени – сначала один, потом второй, а через еще какое-то время костер вновь ярко освещал поляну.
Зарю они встретили в дороге.
Ольг шел, мягко ступая по лесной дороге, заросшей мать-и-мачехой, и хмуро наблюдал за тем, как высоко над деревьями светлеет до голубизны небо.
Элиа полудремал, считая шаги, чтобы не уснуть. Второй, третий, десятый…
Кларенс пофыркивал, когда умудрялся в очередной раз вляпаться в невидную в утреннем свете паутину, или когда роса с нижних веток попадала ему за шиворот. Ходить посередине дороги вслед за Ольгом он считал ниже своего достоинства. Ольг слышал позади себя витиеватые ругательства и неслышно усмехался.
Спасать людей из них троих горазд Кларенс – лекарь. Наследник королевского престола тоже лишь один, вон идет, едва не засыпает, глаза почти закрыты, губы что-то шепчут, то ли опять в своих видениях, то ли во сне разговаривает. Выходит, тан Ольг, третий – ты.
Отчего-то не было беспокойно, как прежде. Словно что-то, сломавшееся внутри после того, как он убил Радиона, срослось заново. Помогло ли, то, что он, наконец, выплакал свою непонятную горечь, или ночной разговор с Ивэном помог вспомнить то, что он давным-давно успел позабыть – он не знал. Но стало легче. Просто легче.
Сзади доносился негромкий голос Кларенса, он напевал какую-то неизвестную тану песню. Ольг прислушался.
Мелодия была хорошая, спокойная, но слова были…тревожные. Так, по крайней мере, показалось Ольгу.
Кларенс мгновенье помолчал, словно сам вслушивался в свою незатейливую песенку, а потом закончил неожиданно…
Кларенс допел песенку с каким-то нажимом, но вид у него был отсутствующий. Ольг обернулся на долю мгновенья, и наткнулся на взгляд проснувшегося Элиа.
Вид у того был встревоженный.
– Что?
– Ничего. Песня…будто знакомая… – Элиа решительно помотал головой, – Хотя, нет… не может такого быть…
– Чего… быть? – поинтересовался Кларенс, вдыхая чистый утренний воздух.
– Один мой друг пел похожую песню… давно уже. Но он, скорее всего, умер. А где ты ее услышал?
– В Форое, на площади. Там менестрели выступали. А что?
Элиа выдохнул, отгоняя непрошеные воспоминания. Ну, менестрели, и что с того? Может Рин и сам услышал эту песню от одного из появлявшихся время от времени в Нарите бродячих певцов, а потом выдал ее за свою. Хотя в это Элиа верил слабо, даже не верил совсем. Рин, несмотря на свои недостатки был человеком честным. И – был – другом. А друзьям не лгут даже в таком. Тем более – в таком.
Но скорее всего, все было наоборот – песню услышали от Рина именно заезжавшие в Нарит музыканты (он вечно крутился возле них), а уж потом начали исполнять ее в городах по всей стране.
– Ничего, – сказал Элиа, – Ничего.
Лес закончился и они вышли на светлую опушку, за которой виднелись бескрайние зеленые луга, и там, посреди трав, виднелся извилистый, но широкий тракт.
Ольг окинул взглядом простор, и первым ступил на дорогу.
