Они летели навстречу заходящему солнцу.
— Погода над Сан-Франциско отличная, мистер Луис, — сообщил пилот по громкоговорителю. — Мы будем там через пятьдесят минут.
Тут Эдвард, наконец-то, открыл свой секрет. Оказывается, он взял билеты в Оперу Сан-Франциско, решив прокатиться туда на собственном самолете с такой же легкостью, как некоторые на машине или автобусе мотаются, например, из Лос-Анджелеса куда-нибудь к океану на пляжи Вениса, Малибуба или Марина-дель-Рей.
К Сан-Франциско они подлетали уже в темноте, и Вивьен наблюдала в иллюминатор зрелище фантастической красоты. Город на берегу залива сиял мириадами огней: перед автомобилями, несущимися по магистралям и по мосту «Голден Гейт», бежали золотистые пучки света, и неоновые рекламы переливались всеми цветами радуги.
Они даже не почувствовали, как самолет приземлился на летное поле аэродрома. Здесь Эдварда и Вивьен тоже ждала машина, которая отвезла их в Оперу.
Поднимаясь под руку с Эдвардом по ступеням лестницы, Вивьен чувствовала, что от волнения сердце едва не выпрыгивало у нее из груди. Мраморный вестибюль был залит светом огромных хрустальных люстр. Зрителей провожали на их места служители в униформе.
Вестибюль почти опустел, публика заполнила партер и ярусы.
— Опоздали, — расстроенно вздохнула Вивьен.
— Не волнуйся, — успокоил девушку Эдвард. — Премьеры всегда начинают с опозданием!
По застеленной ковровой дорожкой лестнице они поднялись наверх. Эдвард взял у служительницы программу.
В коридоре, ведущем к ложам, ожидал у открытой двери другой служитель, чтобы проводить их на место.
В зале еще горел свет, музыканты в оркестровой яме настраивали инструменты, нестройные звуки которых сливались с шумом зала, заполненного изысканной, как всегда на премьерах, публикой. Эдвард поздоровался с пожилой парой, сидевшей в соседней ложе.
— Добрый вечер, Дорис! Рад вас видеть, — мило сказал он седовласой даме.
— Я тоже, — , с улыбкой кивнула она. На даме было черное с блестками платье и роскошные драгоценности. Ее муж был в смокинге.
— Очень, очень приятно, что вы тоже здесь, — сказал он, пожимая Эдварду руку.
Вивьен не особенно обращала на них внимание, зачарованная зрелищем огромного зала, сверкающего огнями и полного элегантно одетых людей. Она впервые была в театре, и все здесь казалось ей восхитительным.
— Иди-ка сюда, посмотри! Ты когда-нибудь видел такое? — крикнула она Эдварду.
Служитель стоял в двух шагах от Вивьен, готовый подвинуть ей белый с золотом стул, сиденье которого было обтянуто красным бархатом.
— Ну, конечно, я все здесь видел, — натянуто рассмеялся Эдвард, оставаясь в глубине ложи.
— Если ты боишься высоты, зачем было выбирать места на балконе? — спросила Вивьен.
Эдвард попытался изобразить на лице полнейшее равнодушие.
— Что делать, если это лучшие места в театре, — сказал он, садясь рядом с нею.
— Что-нибудь желаете, сэр? — склонился к нему служитель.
— Все в порядке, благодарю вас, — ответил вежливо Эдвард.
— Бинокли, пожалуйста, — показал мужчина на полочку рядом с ними.
Эдвард, взяв два бинокля, один протянул Вивьен.
— О! — удивилась девушка, затем наморщила лоб и спросила его озабоченно:
— Послушай, ты говорил… они будут по-итальянски петь?
— По-итальянски, — подтвердил он.
— Как же я пойму, о чем они поют? — спросила она, пытаясь поднять к глазам складной бинокль на длинной костяной ручке, но бинокль на ней не держался и упорно складывался. — Ой, испортился, — испугалась Вивьен. — Смотри-ка, эта штука сломалась.
Эдвард, улыбнувшись, перевернул бинокль на другую сторону ручки и защелкнул фиксатор.
— Ух ты!.. — снова удивилась девушка, когда, заглянув в бинокль, увидела, как приблизились к ней сидевшие в партере зрители.
Но вот прозвенел звонок, и свет в зале стал медленно гаснуть.
— Не бойся, ты все поймешь, — прошептал ей Эдвард. — Ведь главное — это музыка, она обо всем расскажет.
Публика постепенно затихла, в соседних ложах все, кто еще стоял, расселись по своим местам, и двери в огромном зале закрылись.
— Вот это оркестр! — продолжая смотреть в бинокль, довольно громко сказала Вивьен.
Эдвард тихонько засмеялся. В зале погасли последние огни. Только свет рампы освещал нижнюю часть занавеса.
Раздались первые такты музыки; зазвучала увертюра «Травиаты».
Вивьен, словно завороженная, следила в бинокль за происходящим.
— Ты знаешь, что интересно? — наклонившись к ней, зашептал Эдвард. — Когда в первый раз попадаешь в оперу, то она тебе или сразу нравится, или кажется отвратительной.
Вивьен, отставив бинокль, с удивлением посмотрела на Эдварда.
— И если понравится в первый раз, — шепотом продолжал он, — то это уже на всю жизнь. А те, кто ее не любит, всю жизнь страдают, потому что душа их не понимает музыки.
Девушке показалось, что Эдварду очень хочется, чтобы она полюбила оперу. И ей тоже этого захотелось…
— Понятно, — пробормотала она и повернулась к сцене.
Он заметил, с каким напряженным вниманием вслушивается Вивьен в музыку, однако к концу увертюры она постепенна расслабилась и стала следить за спектаклем с самозабвенным восторгом.
Поначалу девушку больше всего занимали помпезные декорации и костюмы актеров, но мало-помалу ее пленили и действие, и музыка оперы.
Эдвард оказался совершенно прав, сказав, что вовсе не обязательно знать итальянский язык, чтобы понимать происходящее на сцене. Вивьен сидела, забыв обо всем на свете, боясь пропустить что-то очень важное. Гармония звуков, власть музыки открывали ей новый мир, удивительный и волшебный, вход в который был прежде закрыт для нее, о существовании которого она даже не догадывалась…
Эдвард время от времени поглядывал на ее лицо, которое реагировало на происходящее так живо и трепетно, что на нем можно было прочесть все ее мысли и переживания. Он был очень рад, что опера пленила Вивьен.
Он знал, так и случится.
Любовный дуэт Альфреда и Виолетты в конце первого акта взволновал ее чуть не до слез, и, едва опустился занавес, она восторженно зааплодировала вместе со всеми.
С появлением же отца Альфреда, который вынудил Виолетту отказаться от его сына и даже заставил девушку поклясться, что она сдержит слово, Вивьен растрогалась окончательно. Эта сцена напомнила ей об их отношениях с Эдвардом, хотя у него и не было отца, который хотел бы их разлучить. Зато их разделяло другое…
Вивьен захватывало не только действие, но и музыка, которая казалась ей восхитительно, сказочно красивой.
Когда в третьем акте Альфред, желая оскорбить Виолетту, прилюдно швырнул ей под ноги свой карточный выигрыш и куртизанка упала, рыдая от боли и унижения, слезы ручьем потекли по щекам Вивьен. Эдвард достал платок и подал его девушке. Та вытерла глаза и нос и с благодарностью улыбнулась ему.
Разумеется, чаще всего ей пришлось пользоваться платком в четвертом акте, когда Альфред возвращается к своей возлюбленной и смертельно больная девушка умирает у него на руках.
Занавес опустился, и Вивьен несколько секунд, пока зал не взорвался аплодисментами, сидела, не шевелясь, с мокрым от слез лицом.
