– Ага, трава, – усмехнулся дед, – ты в ту траву не вздумай ступить, там самая трясина и есть. А сосенки эти я уж лет тридцать такими вижу. Не растут они, болото из них все соки высасывает.
– Как же мы пойдем? – растерялась Надежда.
– Есть проход, – нахмурился дед, – только ты за мной ступай, след в след, в сторону – ни-ни!
Он прошел немного вдоль болота, потом отвел густо разросшиеся у берега камыши и пощупал ногой в сапоге илистую жижу.
– Там гать должна быть… вот она… ну, с Богом! Найда, за мной!
Умная собака прыгнула следом, а затем уж осторожно шагнула Надежда.
– Вплотную не ходи! – учил дед Семен. – Ежели чего – вместе утопнем. Хотя нынче вода низко.
«Куда уж тут низко, – думала Надежда, наблюдая, как сапог погружается в трясину почти до колен, – еще немного, и полные сапоги начерпаю».
Однако дальше пошло лучше. Надежда наловчилась перепрыгивать с кочки на кочку. Через некоторое время остановились у довольно толстой сосны. Три большие ветки шли параллельно вверх, так что издали сосна напоминала трезубец морского бога Нептуна. Хотя здесь, на болоте, командовал не Нептун, а кто-то другой, какой-то древний языческий бог.
«Дриады? – размышляла Надежда в пути. – Хотя нет, дриады живут на дереве, наяды в воде, а в болоте кто? Кикимора болотная и леший…»
От этой мысли стало неуютно. Под сосной остановились, потому что было почти сухо. Найда вовсю лопала янтарные ягоды морошки, дед Семен закурил, а Надежда присела на кочку, предварительно обследовав ее на предмет наличия пресмыкающихся.
Бросив в болото окурок, дед поглядел на солнце, отсчитал три шага и свернул от сосны влево под углом примерно в сорок пять градусов.
– Теперь напрягись, самое трудное место! – отрывисто бросил он.
Перед ними расстилалась ровная зеленая гладь – ни кустов, ни деревьев, ни кочек. Было до пронзительности тихо – не пели птицы, не жужжали шмели, не стрекотали кузнечики. Дед Семен шел аккуратно, почти беззвучно, Найда прыгала с легким плеском, одна Надежда, как ни старалась, ступала с отвратительным чавканьем. Глаза заливал пот, Надежда провела рукой по лбу и вдруг хватилась косынки. Обычная ситцевая косыночка – по голубому полю крупные веселые ромашки. Шелковую в лес не наденешь – скользкая. Она скинула косынку, когда отдыхали у трезубой сосны, а потом, видно, завязала некрепко. Надежда оглянулась – косынка синела чуть в стороне, зацепившись за сухой одинокий куст.
– Не смей! – приказал ее спутник. – Ни шагу в сторону!
Судя по тому, как серьезен, даже суров был Семен Степаныч, болото и впрямь опасно.
«Не верится, что всего в нескольких километрах отсюда проходят железная дорога, линия электропередачи, есть поселок… – думала Надежда на ходу, – неужели в двадцать первом веке недалеко от большого города можно утонуть в болоте, и никто не спасет и никогда не найдет?»
И снова она представила, что сказал бы муж, узнав, как она проводит здесь время. Но сейчас почему-то вид грозного мужа не произвел на Надежду ни малейшего впечатления.
– Притомилась? – обернулся дед. – Скоро уже.
И вправду, идти стало легче, трава сменилась мхом, который хоть и пружинил, но все же чувствовалась под ним твердая земля, а потом местность пошла вверх, и, наконец, болото кончилось.
– Вон в горку подняться, и будет тебе Горелая поляна, – сказал дед Семен.
Если Елизаветино поле тянуло никак не на поле, а на поляну, то Горелую поляну назвать поляной мог только Гулливер. И то с большого веселья, когда море по колено и расстояния смазаны. Куда ни кинь взгляд, без конца и без края тянулась сухая пустошь, покрытая вереском и невысокими сосенками, причем росли они не как деревья, а как кусты – без стволов.
– Пожар был страшный, – рассказывал дед Семен, – земля выгорела чуть не на метр, много лет здесь ничего не росло. А потом вон вереск да сосенки мелкие. И куда тебя дальше вести?
Надежда отвела глаза, потому что понятия не имела, что теперь делать. До сих пор все шло по плану – Елизаветино поле, Егерская тропа, Куликово болото, Горелая поляна… Дальше по списку жертв шел Петр Самокруткин, и куда его применить, Надежда не знала. Самокруткин… Клички у него никакой не было, по профессии – тракторист. Нет ли здесь какого-нибудь ржавого трактора?
Но нет, только необозримые заросли вереска да сосенки. А вон там что-то темнеет… Надежда сделала несколько шагов, отвела куст, обошла неглубокую воронку и увидела большой камень. Или маленькую скалу, такое название больше подходило. Сразу же вспомнилась история про постамент Медного всадника – такой громадный кусок гранита привезли как раз откуда-то с Карельского перешейка. Этот камень был чуть поменьше, однако тоже впечатлял своими размерами. Больше вокруг не было ничего.
По всему выходило, что идти через болото и Горелую поляну нужно было именно к этому камню.
«Камень! – внезапно осенило Надежду. – Ведь имя Петр по-гречески означает камень! Все сходится! Вот зачем нужна была пятая жертва!»
– Семен Степаныч! – закричала Надежда. – Все дело в камне!
– Ну и что? Камень и камень… – проговорил Семен. – Да этот камень у нас здесь почитай каждый знает. Кто в лес часто ходит, этот камень не раз видал. Еще его Чертовым камнем зовут.
– Почему Чертовым? – заинтересовалась Надежда.
– Да глупости это! – отмахнулся Семен. – На этом камне, на самом верху, углубление такое – будто отпечаток козлиного копыта. Ну так вот и говорят – черт на этот камень наступил и ногу свою на нем отпечатал… темный народ, необразованный! Чего только не болтают… ну что, привел я тебя сюда, а дальше-то что?
– Что-то здесь должно быть… – неуверенно проговорила Надежда. – Не случайно этот маньяк все так хитро выстроил… явно он дорогу к этому камню указал.
– Кому указал-то? – проворчал Семен. – Нам с тобой, что ли?
Он посвистел Найде, которая рыскала в кустах на краю поляны. Собака прибежала с каким-то виноватым видом. Она уже почти не хромала.
– Ну, кого ты там выследила? – Хозяин со сдержанной лаской потрепал Найду по загривку. – Барсука, что ли? Ты уж не носись, где ни попадя, пока лапа совсем не зажила!
Надежда снова оглядела огромный валун.
Мрачный, загадочный, покрытый мхом, как сединой, он не хотел делиться с ней своей тайной, скрывал ее, как нелюдимый старик. Даже своей формой он немного напоминал склоненную голову сурового старика, думающего свою вековую думу.
Семен присел на пень, развязал мешок, достал оттуда несколько ломтей хлеба, пару свежих огурцов, большой кусок копченой колбасы. От этого куска отрезал охотничьим ножом добрую четверть, бросил Найде, поворчал для виду:
– Дожили, с твоей легкой руки собаку колбасой кормлю… – Только после этого предложил Надежде: – Ну, Надя, давай, что ли, перекусим да домой пойдем. Дорога неблизкая.
Надежда присела на соседний пенек, с благодарностью взяла у Семена кусок хлеба и огурец, посолила его крупной солью.
Хрустя огурцом, она размышляла: неужели все зря? Неужели она выдумала все это? То, что имена жертв маньяка совпадают с названиями мест, как бы указывают дорогу, – не больше чем ее домысел?
Вот они пришли к этому камню – и что дальше? Не будешь же перекапывать всю землю вокруг него!
Да это совершенно бесполезно: почва вокруг валуна плотная, лесная, покрытая ровным сухим мхом, на котором растет густой брусничник, краснеет спелыми ягодами. Такой брусничник вырастает не за год, да и не за десять лет, сразу видно, что ничья лопата не касалась этой земли очень давно…
Хорошо, что Семен – деликатный человек, не вышучивает, не костерит ее за то, что впустую отмахал такой конец. Другой бы на его месте не смолчал…
По всему выходило, что надо возвращаться домой, на хутор. И так она надолго оставила Аглаю Васильевну без присмотра…
Но Надежда все тянула, все не решалась признаться самой себе, что потерпела поражение. Ей казалось, что еще немного, еще какой-то незначительный толчок, как яблоко, упавшее на голову Ньютона, – и она все поймет…
