Фрэнсис уже жалела о том, что сердилась на Чарльза за опоздание и, когда они встретились на постоялом дворе, была настроена по отношению к нему весьма агрессивно. По поведению Чарльза она догадалась, что та их давняя встреча в лесу осталась в его памяти. Но тут перед глазами Фрэнсис всплыла картина, как Чарльз поглаживает по перьям ее Ориану, и в душе девушки вновь шевельнулось ревнивое чувство.
Мысли Фрэнсис вернулись к последним событиям. Никогда прежде она не видела, чтобы человек сражался с такой яростью. Будь Фрэнсис девушкой романтической, она, пожалуй, вообразила бы его своим защитником, но такого рода приятные фантазии не для нее. До сих пор смерть уносила всех, кто о ней заботился. Она вынуждена защищать себя сама, так что ей ни к чему забивать голову подобными глупостями. Барон просто вынужден был сражаться, и вовсе не ради нее, она для него никто, он всего лишь выполнял свой долг.
Вряд ли он питает к ней добрые чувства, ведь она однажды одержала над ним победу, уязвив его гордость. В тот момент она наслаждалась своим триумфом и его очевидной яростью. Но, повзрослев, Фрэнсис поняла, сколь была опрометчива. Мужчина, над которым женщина взяла верх, никогда не сможет стать ей другом.
Она устроила поудобнее голову Чарльза у себя на коленях, оберегая его от тряски на разбитой дороге. Когда испанцы затаскивали его в фургон, он на мгновение открыл глаза и тут же опять впал в беспамятство.
Она снова наклонилась к нему, чтобы осмотреть глубокую рану на голове, но в темноте это сделать было трудно. Ее пугало то, что Чарльз так долго не приходит в сознание. Что будет, если рана окажется смертельной?! Она опять останется одинокой в этом мире…
«Глупости, – сказала себе Фрэнсис. – Я и так одинока. То, что я случайно вовлекла барона в свои дела, ничего не меняет».
Но ведь это из-за нее он подвергся опасности, и, значит, она обязана помочь ему спастись. Фрэнсис была уверена, что сумеет устроить побег. Ее друзья Пьер и Луи, вероятно, видели, как их похитили испанцы. Да, все непременно образуется… если только барон Милборн не умрет раньше.
Она прислушалась к его дыханию, положила пальцы на запястье Чарльза. Пульс был четкий, грудь вздымалась и опадала при равномерном дыхании. Наверное, ее страхи безосновательны.
Но что, если он повредится в рассудке? Что, если в результате удара потеряет память?
Фрэнсис вглядывалась в его черты, рассматривала лицо этого красивого мужественного мужчины, пыталась угадать в нем того подростка, встреченного летним днем в лесу. Он тогда сумел пробудить в ней интерес, но их знакомство было таким мимолетным…
А как сложатся их отношения теперь? Какая судьба ожидает их? Кто эти люди и куда они их везут?
Чтобы не думать о грозящей им опасности, Фрэнсис вновь сосредоточила свое внимание на Чарльзе. Ей было так приятно ощущать его близость, касаться его, перебирать густые темные волосы. Глядя на застывшее побледневшее лицо Чарльза, Фрэнсис испытывала нежность и сострадание, ей хотелось хоть чем-то помочь ему.
Чувство тревоги вновь закралось в ее душу. Ей страстно хотелось, чтобы Чарльз поскорее пришел в себя. Может быть, сообща они смогут найти выход из того ужасного положения, в котором оказались.
Фрэнсис корила себя за малодушие, которое проявила на постоялом дворе, когда эти негодяи напали на них. Она могла бы чем-то помочь Чарльзу, когда он один сражался с четырьмя негодяями.
Она вздохнула, глядя на него, и мысленно поклялась себе впредь быть ему лучшим союзником. Фрэнсис никогда не считала себя трусихой, но уже второй раз в минуту опасности на нее нападало странное оцепенение, которое она не в силах была побороть. Точно так же стояла она, онемев от страха, в ту ночь, когда был убит ее дядя…
Чарльз пошевелился на ее коленях, облизал языком пересохшие губы, и это чувственное движение вызвало в ней неожиданный отклик – как при звоне колокольчиков на ножках соколихи. Довольно странно, но это на мгновение избавило ее от душевной боли. Боже, как ей хотелось, чтобы он открыл глаза и посмотрел на нее!
Впрочем, если Чарльз и откроет глаза, она не увидит в них ничего, кроме гнева и недоумения. Еще бы, ведь он оказался вовлечен в какие-то непонятные для него, темные дела… Даже если он и испытывал к ней некое чувство, которое она заметила, когда ей было тринадцать лет, едва ли оно сохранится после того, что произошло с ним по ее милости…
Ну а она сама? Не удивительно ли, что она чувствует сейчас нечто похожее на желание? Нет, определенно ее отношение к этому человеку было столь же запутанным, как и его к ней. Но так или иначе сейчас она была бы рада любой реакции с его стороны, даже гневу. Все, что угодно, лишь бы знать, что он поправится, а там уж пойдет своим собственным путем, без нее.
Фрэнсис беспокоила его рана, а еще больше – люди, захватившие их. Каковы бы ни были намерения этих людей, настроены они весьма решительно, увозя ее и Чарльза тайком из Парижа…
«Умоляю, Чарльз, очнитесь!» – молча просила она, склонившись над его лицом, пытаясь в который уже раз определить, насколько серьезна рана. Но в фургоне, прикрытом парусиной, было слишком темно.
Господи, что же ей делать?! Может быть, попытаться договориться с захватившими их испанцами? До сих пор они игнорировали все ее просьбы, но ведь можно попробовать еще раз.
Один из испанцев плелся позади фургона и выглядел не таким устрашающим, как остальные.
– Добрый господин, умоляю вас! – обратилась к нему Фрэнсис, приподняв край парусины. – Нельзя ли остановиться и найти где-нибудь воду? Моему спутнику очень плохо, я опасаюсь за его жизнь!
Страж хмуро взглянул на нее и покачал головой, показывая, что не понимает ее. Фрэнсис постаралась сказать то же на испанском. Но он снова покачал головой и взялся за рукоятку своего кинжала.
Фрэнсис тяжело вздохнула. Было ясно, что они ничего не сделают для человека, который нанес им увечья…
Она пошевелилась на твердой подстилке, устав от долгого сидения в одной позе. Голова ее то и дело ударялась о парусину, натянутую между двумя высокими бортами фургона. Глядя во тьму, Фрэнсис в сотый раз спрашивала себя, где допустила ошибку.
