вообще никто не придёт, они так и будут прозябать в язычестве…
Будут умирать и попадать в ад… Все — и добрые, и злые, и грешники, и праведники. Это у нас — Церковь, Литургия, Таинства… а они в принципе лишены этого. Карантин, видите ли. А миссионерство — это вмешательство, «контакты третьего рода», безусловно запрещённые. Вам их не жаль?
— Мне уже приходилось говорить об этом, — вздохнул священник. — Думаете, только у вас душа болит? Но сами посудите, Церковь ничего не может сделать… только молиться за души тамошних людей, надеясь, что Господь в день Суда будет к ним милосерден. Помните, в Послании к Римлянам, о том, что дела закона у язычников записаны в сердцах…
— Этак вообще можно всякую проповедь отменить за ненадобностью, — тут же вспылил Алан. — Апостол Павел написал про совесть язычников, но почему-то не считал неуместным ходить и проповедовать в языческой Греции…
— Сейчас не времена апостола Павла, — напомнил отец Александр. — Сейчас, по-моему, куда уместнее направлять свой миссионерский пыл на наших с вами соотечественников, для которых христианство — это или старомодная заумь, или модное хобби… ни к чему не обязывающее. А ведь это не чужие нам люди… и мне, честно говоря, их куда более жалко, чем язычников с Неотерры.
— Да, батюшка, сейчас не времена апостола Павла, — с притворной кротостью согласился Алан. — Сейчас мы стали слишком умными и слишком осторожными. — Он едва не расплескал чай. — Но Церковь-то и сейчас та же самая, апостольская. И обязана нести Благую Весть всем народам. Или вы считаете, что проповедь территориально ограничена пределами земного шара? А эти, на Неотерре, не люди?
Не потерявшиеся земляне?
— Да всё я понимаю, Алаша, не надо из меня дурачка делать, — отец Александр надолго закашлялся — его бронхит никак не желал сдаваться, несмотря на всяческие микстуры, коими заботливая матушка поила мужа строго по расписанию.
— А если так, то почему Церковь должна прогибаться под резоны Мирового Совета? — кипятился Алан. — Это же не просто политика, это касается самих основ нашей веры.
— Похожий эпизод, как вы, наверное, знаете, был в истории Католической Церкви, — задумчиво произнёс священник. — В начале семнадцатого века, когда в Японии пошли гонения на христиан, Римский престол прекратил миссию. Мотивируя это заботой о миссионерах, которых там неминуемо ждал костёр. Спасение одних было отложено ради спасения других.
— Ну конечно, ну давайте брать пример с католиков! — скривился Алан, точно укусив недозрелое яблоко. — Тем более, что реальные мотивы там могли быть куда более прозаические… Но мы-то православные. Почему же наша Церковь сдалась?
Почему мы не боремся?
— Потому что Церковь мудрее любого отдельно взятого правдолюбца, — сухо сказал отец Александр. — И Церковь мыслит не категориями дней или лет… Возможно, политическая ситуация в мире переменится, карантин будет снят, и вот тогда мы начнём проповедь в том мире…
— Когда это будет, да и будет ли… — хмыкнул Алан. — Ведь кто бы ни пришёл к власти, он будет рассуждать рационально. А если рационально — то карантин необходим… пока существуют отдельные страны, между которыми противоречия, которые стремятся друг у друга урвать кусок… Да, конечно, идёт глобализация…
Только не думаете ли вы, что когда эта глобализация восторжествует и Земля превратится в единое государство, у Церкви уже не останется сил на внешнюю миссию… дай Бог хоть сохранить правильную веру… Знаете же, что нас год от году становится всё меньше… и не только в процентном отношении…
— Хорошо, а что же вы предлагаете? Карантин оставить, а миссионеров пустить?
— Почему бы и нет? Несколько десятков христианских миссионеров не представляют ни малейшей опасности для мировых держав… они не будут там заниматься разведкой полезных ископаемых, исследованием местных наркотических растений или ещё чем-то финансово интересным. А что до «сохранения уникальной культуры» — сами же понимаете, что нашим властям она нужна как ежу пассатижи.
— Вы говорите так, будто от меня, приходского священника, что-то зависит, — невесело рассмеялся отец Александр. — То есть я понимаю, на что вы намекаете: будоражить общественное мнение, устраивать молитвенные стояния и крестные ходы солидарности с неотеррянскими язычниками, якобы взыскующими истинной веры… и тем давить на правительство. Уверяю вас, всё это будет воспринято как очередная выходка церковных маргиналов. Шансы нулевые. Ну и потом, сами подумайте.
Допустим, вы победили. Допустим, Мировой Совет сбавил жёсткость карантина, на планету пустили миссионеров. Спрашивается, каких? Думаете, исключение будет сделано только для православных? Алан, дорогой, ну поймите же наконец — туда хлынут все, от мусульман до кришнаитов. Вы представляете, чем это обернётся?
Мощнейшими, кровавыми религиозными войнами… а вы уверены, что те же исламские радикалы под видом проповеди попросту не захватят там власть? Они это умеют. И прощай тогда уникальная культура. Вспомните судьбу александрийской библиотеки.
Полетят в костёр свитки… те, что противоречат Корану — туда им, стало быть, и дорога, а которые согласны с Кораном — не нужны, ибо есть Коран.
— Ну а вы-то что предлагаете? — раздражённо спросил Алан. — Сидеть и ждать у моря погоды?
— Я предлагаю надеяться на Господа, — вздохнул священник. — Уж наверное Он не меньше нас с вами беспокоится о душах тех людей… и наверняка Его Промысел охватывает и Неотерру. В конце концов, если там сейчас действительно нужны миссионеры — Господь сделает так, чтобы они там появились… И вот если в том мире появятся христианские общины, нуждающиеся в окормлении — тут-то и возникнет новый фактор и обстоятельства могут перемениться. Я верю, что если там каким-то чудом возникнут христиане, возникнут хотя бы зачатки церковного вероучения, то Церковь не бросит братьев… Но пока что это разговор о пустом мешке… да и мы с вами, Алан, тут ничего не может сделать. Кроме, разумеется, горячей молитвы…
Алан пошевелился, устраиваясь поудобнее. Теперь, когда безумная боль присмирела, притворилась ручной и некусачей, хуже всего оказалось безделье. Лежать и вспоминать… ну и молиться — ничего другого не оставалось. Книгу бы почитать, но какие тут у старухи могут быть книги… Умнейшая, судя по всему, тётка, но такая же неграмотная, как и всё простонародье.
Гармай, конечно, то и дело забегал — еды притащить, повязки поправить, горшок вынести, словом перекинуться. Но всё это очень эпизодически — тётушка Саумари взяла мальчика в оборот и загрузила по хозяйству от души. Тот, впрочем, и не думал возражать — ворчливая и язвительная старуха неожиданно пришлась ему по сердцу. К тому же и впрямь хозяйство её оказалось запущенным и нуждалось в обстоятельной мужской руке.
Ведьма заглядывала к нему по вечерам — осмотреть раны, поменять повязки, поить отварами горьких и пряных трав. Нельзя сказать, чтобы она была слишком разговорчива, но мало-помалу контакт налаживался.
А вчера, когда к ней явилась клиентка, тётушка Саумари зачем-то повела бедную женщину в комнатку, соседнюю с каморкой Алана. Их разделяла лишь тростниковая циновка, играющая роль стены. Слышно было каждое слово.
История несчастной Таурмай оказалась печальна — впрочем, за год странствий по планете Алан таких историй наслушался изрядно. Увы, помочь тут никто бы не смог.
Разве что молитвой. На что надеялась старуха, уверенно утешая бедняжку? Неужели на колдовское искусство? В последнем Алан сомневался всё более и более. Ну хоть убей, не производила тётушка Саумари впечатление настоящей чародейки, обладающей паранормальными способностями, вызывающей демонов. Умна, иронична, артистична — это видно было и невооружённым глазом. Но что общего у неё и у «завмага» Ирмааладу? Или даже у мудрого волхва Сианиари, с которым они частенько спорили в Хагорбайе? Пускай тот, в отличие от «завмага», не делал ни малейшей попытки причинить Алану зло, а магические трюки демонстрировал разве что из любви к искусству — всё же было заметно, что разум его пленён, и порой в глазах старика проскальзывало отнюдь не человеческое выражение. Да тот и сам признавал — духи просятся «на прогулку», и добрый дедушка время от времени одалживает им своё тело. За соответствующие услуги…
