— В чем дело, Кларенс? — обиженно спросил он, ибо от внезапного испуга прикусил язык.
Лорд Эмсворт ответил не сразу, и то — дрожащим голосом:
— Картошка!
— Что с ней такое?
— Вон, лежит. Она ее не съела. Она их очень любит. Наверное, больна.
— Послать за врачом? — поинтересовался Галли. — Или за полицией? А может, вызвать войска?
— Да, позвони врачу, Галахад, — благодарно ответил лорд Эмсворт. — Я не могу оставить ее одну. Бидж знает номер. Пожалуйста, иди скорее.
Еще в старые пеликанские дни кто-то верно сказал о Галахаде, что удар, сокрушающий других, оставляет его равнодушным, как рыбу на прилавке. Однако к Биджу он шел невеселый, думая о том, что размолвка между Линдой и Джоном — не из тех, какие можно уладить поцелуем и флаконом духов. Джон сделал что-то особенное и, видимо, разбил все надежды на этот брак.
Легко ли видеть это любящему отцу? Нет, нелегко; и, подходя к замку, он был печален. Вообще он твердо верил, что самые темные тучи в конце концов рассеются, но сейчас подозревал, что у туч — другие планы.
Размышления его, уже в холле, прервал оклик. Сестра стояла в дверях янтарной комнаты, и он подумал о том, как похожа она на статую Свободы.
— Иди сюда, Галахад.
Галли никогда не искал бесед с ней, тем более — теперь; а потому ответил:
— Не могу, спешу.
— Меня это не интересует, — возразила леди Констанс. — Мне надо с тобой поговорить.
— Хорошо, только побыстрей. Императрица не ест картошку. Кларенс чуть не плачет. Иду звонить врачу.
Он проследовал за ней в янтарную комнату, сел в кресло и стал протирать монокль, что вызвало фразу: «О, Господи, перестань ты!»
— Что именно?
— Вертеть это мерзкое стекло.
Галли понял, что сестра — примерно в том настроении, в каком бывали Клеопатра и Боадицея,[5] когда все шло наперекосяк, и решил не сдаваться. Одно из его правил гласило: «Если Конни бушует, садись ей на голову». Такую политику он постоянно рекомендовал и брату, но успеха не имел.
— Почему «мерзкое»? — достойно спросил он. — Им восхищаются лучшие люди, скажем — продавцы заливных угрей. Что с тобой, Конни? Для чего ты меня звала?
— Чтобы поговорить о Ванессе Полт.
— И на том спасибо. Очень мила. Просто прелесть.
— Несомненно. Ты полагаешь, что прелестных женщин. должен развлекать только ты?
— Все моя вежливость.
— Что ж, на сей раз можешь ею поступиться. Другим тоже хочется побыть с Ванессой,
— Ты имеешь в виду Данстабла?
Леди Констанс раздраженно вздрогнула, словно статую Свободы укусил москит, прилетевший с флоридских топей.
— Почему ты его так называешь? — спросила она с тем вызовом, который возникал рано или поздно в их семейных беседах. — Вы знакомы с детства. Почему не «Аларих»?
— Не в том дело. Если бы ты знала, как я хотел бы его называть, ты бы подивилась моей сдержанности. Ты хочешь сказать, что этот морж влюбился в Ванессу?
— Он не морж.
— Поискать что-нибудь похуже?
Леди Констанс дважды глотнула, подавив тем самым желание ударить брата вазой с гладиолусами. Зрелость трудна тем, что приходится подавлять простые реакции детства. В добрые старые годы она бы его исцарапала.
— Я не собираюсь препираться с тобой, Галахад, — сказала она. — Зачем мне говорить такие глупости? Аларих не влюбился, но очень интересуется Ванессой. Я не удивляюсь. Она весьма привлекательна.
— Да, — отвечал Галли, — но не он.
Леди Констанс метнула в него сокрушительный взгляд — и зря, ибо он лежал, закрыв глаза, в своем кресле.
— Аларих очень импозантен.
— Если кто любит моржей.
— И я бы тебя попросила не мешать…
— Его ухаживанию?
— Если хочешь, называй так.
— Хорошо. Только ты зря стараешься. Данстабл и не думает жениться. Ему и так неплохо. Лучше не срамись.
И он ушел к Биджу, чтобы выполнить свою миссию.
Бидж чистил серебро, но оставил это занятие и позвонил ветеринару. Только он положил трубку, снова раздался звонок.
— Это вас, мистер Галахад. Некий мистер Халлидей.
— А, я его ждал! Здравствуй, Джонни.
Разговора Бидж не понял, хотя к тому стремился. Получалось, что этот Халлидей звонит из «Герба» и просит о встрече, но больше ничего.
Наконец, Галли повесил трубку, бросил: «Я в Маркет Бландинг» — и выбежал.
Странно, подумал Бидж, мало того — нехорошо, вроде телефонных звонков в его любимых детективах. Дай Бог, чтобы мистера Галахада не настигла какая-нибудь шайка!
Голос у Джона был нехороший, и Галли снова подумал, что ссора эта — не пустяк. Увидев его, он убедился, что подозрения его обоснованы.
Прекрасное пиво и тенистый сад, сбегающий к реке, приводят к тому, что в «Гербе Эмсвортов» очень мало печальных лиц; тем заметнее было лицо Джона. Глядя на него, Галли припомнил, как у Рожи Биффена отклеилась ассирийская борода, которой он воспользовался, чтобы скрыться от букмекеров. Такой же самый вид.
Когда они уселись под деревьями, каждый — со своей кружкой, Галли, не умевший долго молчать, сразу заговорил:
— Скажи мне все, — начал он. — Примерно час назад я беседовал с твоей Линдой и кое-что представляю. Помолвка расторгнута. Быстровато, а? Что случилось?
— Обо мне она говорила?
— Ах, лучше не спрашивай! Скажем так, Джульетта отзывалась о Ромео иначе. Что же случилось?
С дерева упал жучок. Джон окинул его холодным взглядом.
— Я не виноват, — сказал он. — Я выполнял свой долг. Женщины таких вещей не понимают.
— Каких?
— Не мог же я предать Клаттербека!
— Кого?
— Дж. Дж. Клаттербека.
Как ни старался Галли быть помягче, он сердито фыркнул.
— Это еще кто такой?
— Мой подзащитный в деле «Клаттербек против Фризби». Машина Фризби, бывшего мясника, столкнулась с его машиной на Фулем-роуд. Возможно, сотрясение повредило какие-то внутренние органы. Адвокат Фризби, естественно, считает, что виноват Клаттербек. Все зависело от свидетельницы Гилпин. Я
