ассортименте. Ушли в небытие, в бездонное прошлое милые не одному поколению советских людей «Солнцедары», портвейн «Три семерки», «Стрелецкая» и тому подобные напитки. Остались водка- андроповка, «Агдам Петрович» и море разливанное венгерского «сухача», который наш народ признавал исключительно как «запивалку» в виду своей явной малограмотности, а также в виду малоградусности напитка.
Если раньше в каждой столовой наливали, в каждом буфете подносили, а уж про магазины и гастрономы и говорить нечего, то теперь на весь город осталось четыре специализированных заведения, у которых и стояло все населения Средневолжска, причем стояло, по-моему, круглосуточно, а ведь в те времена еще все работали, да и статью имени Иосифа Бродского за тунеядство тоже никто не отменял.
Нам, «салагам», не достигшим заветного двадцатиодногодного возраста, самостоятельно купить выпивку было совершенно нереально, но у каждого магазина, у каждой точки возле длинной колбасы очереди всегда крутилось с десяток ушлых мужичков-шнырей, готовых за лишние двадцать-сорок копеек оказать помощь и поддержку подрастающему поколению, а также тем пижонам из взрослых мужиков, кому было западло стоять в очереди.
Изрядно намозолив ноги в поисках «своих», знакомых помощников, мы с Бубном по итогу обзавелись-таки одной «поллитрой», четырьмя «чекушками» по двести пятьдесят граммов, и пятью «пузырями» «Рислинга» — бабам.
Их, то есть девушек, приглашенных на нашу пьянку, всех троих знал только Витек. Я пару раз на танцах и во время вечерних сидений на скамеечках во дворах встречался с Светкой из меда, конченной, по моему мнению, оторвой, довольно неплохо был знаком с Ольгой, весьма приличной и достаточно умной девчушкой, держащей нос по ветру в смысле моды, а вот какую-то загадочную Наташку из тринадцатой школы, за которую ратовал Бабай, знать не знал и слышал о ней впервые. В общем-то мне было по барабану, по утвержденному промеж себя раскладу эта самая Наташка предназначалась хозяину квартиры, развратник Бубен, естественно, намылился подкатиться к Светке, ну а я ничего не имел против Ольги, с ней хоть поговорить было о чем, да и провожать потом недалеко.
В оговоренный срок мы возникли у дверей Бабаевской квартиры, были запущены внутрь и сразу двинулись на кухню — девчонки еще не пришли, и нам надо было быстренько «подготовиться» к их приходу. Если кто подумал, что мы стремились напиться до появления наших дам, как это делается теперь, то зря. «Подготовка» заключалось в том, чтобы напихать в «сухач» димедрола — в пацанской среде считалось, что растворенный в сухом вине димедрол не только мощно «бьет по шарам», но и способствует половому возбуждению. Потом, гораздо позже, я случайно узнал, что сухое вино практически нейтрализует лекарство, сводя его действие на нет, но в юности мы находились под могучей властью уличных предрассудков, а также связанных с ними легенд, россказней и всяких «правдивых» историй, и поэтому с увлечением вскрывали вино, забрасывали в каждую бутылку по пять таблеток и начинали интенсивно болтать бутылки, чтобы беленькие кругляшки быстрее растворились.
Димедрол, к слову, так и не растворился, у нас же, великовозрастных дебилов, не хватила ума хотя бы растолочь его перед тем, как портить вино. Пришлось в самый последний момент, когда уже прибыли наши дамы, переливать «сухач» в графины и кувшины, процеживая его и отделяя мокрые «димедролины».
Но вот все закончилось, и мы, гордые и чуть растерянные, внесли в зал, где за накрытым столом сидели девчонки, кувшины с вином и скудную закуску. И тут я увидел ЕЕ.
Она сидела на диване, возле Ольги, о чем-то с ней переговаривалась негромко, а сама смотрела на дверь, словно ожидая нашего появления.
Нет, внешность, если быть честным, так себе, на четверочку внешность ну, лицо, обычное, не широкое, не узкое, волосы — по плечи, цвет скорее всего русый или что-то вроде того, губы средние, шея длинная, коленки острые, юбка короткая, остального по причини сидячести объекта я не разглядел, да мне это было и не надо. Я увидел глаза…
Мама родная, что это были за глаза! В опушке мягких и длинных черных ресниц, чуть раскосые, они смотрели на мир и на меня в том числе с непередаваемой иронией и насмешкой, и в то же время очаровывали, манили, сулили… черт знает что они сулили! Легкий прищур добавлял в этот волшебный взгляд мудрости и понимания, и казалось, что глаза говорят: «Все вижу, все знаю, вы все для меня — как из стекла, и поэтому я сама разберусь, а по-глупому кадрить и клеить меня не надо, не той я породы!»
«Это и есть та самая Наташка из тринадцатой!», — пронеслось в моей затуманенной голове: «Ай да Бабай! Нетушки, вот тебе большой и красный шиш, эти глаза сегодня будут смотреть на меня, только на меня!»
Конечно, нехорошо перебегать дорогу своему другу, но я успокоил себя тем, что не жениться же он на Наташке собрался! А так помилуется сегодня с Ольгой, ничего с этим Бабаем не случиться.
В дверь позвонили — пришла припознившаяся Светуля. Бубен встретил ее в прихожке, и с шуточками-прибауточками ввел в комнату, быстро всех всем представил, пригласил к столу, в общем, взвалил на себя привычные и желанные для него обязанности тамады.
Я, чуть было не поставив кувшин с вином мимо стола, молча, в неком подобии сомнамбулического транса, прошествовал через всю комнату к «мафону», поставил наобум первую попавшуюся кассету, недеясь, что это будет модный «Лобионд», прибавил громкости, лишь бы только быть чем-нибудь занятым, а не стоять столбом посреди комнаты. Но без труда не вытащишь и рыбки из пруда. Пора было начинать привлекать к себе внимание.
— Сейчас будет музон! — объявил я, оборачиваясь и пряча глаза от пронизывающего взгляда с дивана — все же я стеснялся.
«Здравствуй, дружок!», — грянул из динамиков Бабаевских колонок голос сказочника Литвинова: «Сегодня ты услышишь сказку про маленького цыпленочка…»
Дальнейшие потонуло в гомерическом хохоте…
«Одно очко есть!», — радостно потер я про себя руки: «Идем дальше».
Дальше начиналось самое трудное — завладеть вниманием. Вечер покатился, само собой, под уклон. Бабай разлил водку, набуздал девчонкам сухача, вскинул вверх руку с хрустальным наперстком, который, правда, по объему приближался к чайной чашке, и выдал тост, явно слышанный им когда-то от родственников на домашнем празднике. Я тут же с радостью взялся комментировать — надо было перехватывать инициативу:
— Две женщины бежали из ада…
— Ни хрена себе начало!
— За ними гнались черти…
— Волосатою гурьбою, надо полагать.
— И вот перед женщинами появилась…
— Откуда не возьмись, очевидно.
— …высокая, до неба, стена. Одна женщина крикнула: «Пусть на этой стене вырастет столько сучьев, сколько у меня было в жизни мужчин!»
— Она что ли волшебницей была, эта женщина?
— И только она это сказала…
— Первый раз было — «крикнула»!
— …как вся стена покрылась сучьями. Женщина полезла по ним вверх, перебралась через стену и спаслась…
— Она еще и атлетом была, зараза — прикиньте, по сучьям лезть до неба! И потом — а с другой стороны как, просто вниз сиганула, что ли?
Бубен зыркнул на меня злым глазом, но стоически продолжил:
— Вторая женщина обернулась, увидела, что черти ее догоняют, и тоже крикнула: «Пусть на этой стене вырастет столько сучьев, сколько у меня было в жизни мужчин!»
— А старые сучья куда девались?
— И вырос один единственный сучок.
— Значит, просто на просто эта женщина не была волшебницей?
— Черти схватили ее и съели!
— И не подавились, падлы?
