Профессия: жена философа. Стихи. Письма к Е. К. Герцык

Вторник, 5 марта

Весь день у Ни головная боль. Но все же он едет читать лекцию^[221], и я (еду с ним) в дороге думаю: «Как-то он будет читать 2 часа с такой болью?» Но, к моему удивлению, читал

* «На расстоянии» (фр.).

94//95

он с большим подъемом... Возвращаясь, спрашиваю: «Как себя чувствуешь? Как головная боль?» Он смеется: «Представь себе, гораздо лучше. Лекция — это хороший массаж головы!»

Среда, 6 марта

Уныло-кислый день... Дождь, но не свеже-весенний, а осенний...

Я корректирую статьи.

За завтраком Ни говорит: «Хочется скорее начать [мои] прогулки в лесу... Я давно не обдумывал мою книгу о духе, а во время прогулок мне всегда приходят новые мысли для этой книги. Хотелось бы потом начать книгу моей философской автобиографии^[222]... Но это позже».

Мама эти дни лежит, жалуется на слабость. Она так мнительна, что малейшее нездоровье кажется ей опасным. Вижу, наблюдая ее, как мучительна старость для людей, дорожащих жизнью, боящихся смерти. Маме 85 лет, но она вся еще в земном, в интересах дня... И потому так тяжело ей переживать неизбежный разрыв с жизнью, а нам, окружающим, сознавать, что не в наших силах облегчить ей этот разрыв...

Четверг, 7 марта

Ни на заседании антропологической группы (русской секции). Вернувшись, говорит: «Вот еще новую работу придется делать! Мне поручили составить меморандум этой группы. Я не мог отказаться, т. к. это ведь моя тема — о человеке».

Вечером смешная история. Во время игры радио Ни сверху из кабинета кричит: «Дусык (так он зовет меня), останови радио, разве ты слышишь — он испорчен*, все посты смешались. Это какая-то какофония!» — «Успокойся, — отвечаю я, — это концерт современной музыки. Играют симфонию какого-то Michel’я».

Мы много смеялись... И действительно, была какофония!

А недавно слушали речь Гитлера (на праздновании присоединения Саара). Впечатление: хриплый рев буйнопомешанного!

* Так у Л. Ю. Бердяевой.

95//96

Пятница, 8 марта

Весны нет и нет… Холодно-зимний день. Срывался снег. Я эти дни ежедневно гуляю и захожу в церковь помолиться о маме. Ей немного лучше, но утром большая слабость.

Ни за завтраком говорит: «Можете себе представить! Вчера я все думал, когда мне удастся сделать меморандум для антропологической группы, а сегодня сел и в 1/2 часа все написал!»

Воскресенье, 10 марта

Зима! Всю ночь снежная метель... Снег не тает. Картина русской зимы, и трудно представить, что мы — не в России. В окнах яркий белый свет, а за ними — деревья в пушистых хлопьях, белая пелена на крышах и по дороге.

За завтраком Ни говорит о впечатлении от книги воспоминаний Чичерина^[223](изданной в С<оветском> С<оциалистическом> С<оюзе>): «Книга эта — обвинительный акт против русской бюрократии эпохи Александра [1-го и] 2-го. Сплошное воровство, взяточничество, подхалимство, угодничество, раболепное преклонение перед сильными мира сего».

«И вот, — говорит с волнением Ни, — разве теперь не то же самое, там в С<оветском> С<оциалистическом> С<оюзе>? Не тот же культ власти, силы в лице Сталина и его приспешников? Не то же ли обоготворение государства?»

«С той, однако, разницей, — говорю я, — что тогда все же была хоть небольшая группа интеллигентов и революционеров, кот<орые> не пресмыкались перед властью, а теперь даже писатели, и те унижаются вплоть до превозношения Сталина 'гениальным'.

Вечером заседание Рел<игиозно>-ф<илософской> ак<адемии>. Доклад Мочульского: «Трагедия Гоголя». Ни вместе с Либом едут на собрание у Маритэн^[224], где доклад Born’а ^[225]. Оттуда — на заседание Академии.

Я и сестра — дома, т. к. маме эти дни нехорошо. С нами остается П. К. Иванов. Он рассказывает нам содержание книги, которую теперь пишет (о святых)^[226] .

Понедельник, 11 марта

1-й день Поста.

Для этого дня выбираю чтение «Плач Еремии». Думаю: что было тогда, не есть ли и теперь? Та же скорбь об измене заве-

96//97

там Бога, то же падение нравов, та же духовная немощь... Но теперь, после явления Христа, вина и ответственность больше, и каждый верующий в Х<риста> должен это сознавать и каяться и за себя, и за других... Особенно же русские, т. к. Россия ныне в плену и рабстве у сил антихристианских, как некогда Израиль — у языческих.

Вторник, 12 марта

Яркий солнечный день, но еще не весенний...

Узнаем по радио о подавлении восстания в Греции. Ни говорит: «Поверьте, все восстания во имя свободы будут теперь обречены на неудачу. Народам нужна диктатура. По мере того, как теряется значение человека, личности, ищут опоры в диктатуре».

Продолжаю чтение пророка Еремии. Какая мощь, свежесть, глубина!

По вечерам читаем (когда Ни дома) Ибсена. Очень его люблю. Духовный аристократ, каких так мало!

Среда, 13 марта

Меня поражает напряженность духовной энергии Ни. Сейчас он весь захвачен предстоящим диспутом в «Verite» с коммунистом Nisan (француз)^[227].

Только что вошел ко мне и говорит: «Прочел 400 страниц Ленина, чтоб доказать, что Ленин не релятивист и признавал абсолютность знания. Это нужно мне для диспута с Nisan в субботу».

Четверг, 14 марта

Утром у обедни в St.-Medard и у исповеди.

Приехала к завтраку Эли. Она рассказала мне необыкновенную историю об одном калеке-еврее, кот<орого> она навещала в больнице. Еврей этот с детских лет полупарализован и все время живет то в одной, то в другой больнице Парижа. Теперь ему около 50 лет. Он безграмотный, одинокий, тихий, ласковый, с прекрасными светлыми глазами. Ни ропота, ни упрека на свою поистине мученическую жизнь. На вопрос Эли, жалуется ли он на такую жизнь, он кротко ответил: «Нет». — «Верите ли в Бога?» — «Да, да», — радостно говорит он. «А в Христа?» — «Да, верю!» Эли была так поражена, что не поверила ему, думая, что он

97//98