правда в свойственной ему скуповатой манере, и после путешествия. В письме из Лондона от 10 июля 1773 года Демидов извещает петербургского приказчика об отъезде в Россию Федота Шубина и приказывает отвести скульптору «покоец» в доме, а также «небольшой сарайчик для его работы».
В 1779 году Демидов учреждает при Академии художеств премию-медаль «За успехи в механике». В 1781 году, когда сооружалось новое каменное здание университета в Москве, Никита Акинфиевич прислал для кровли университетского дома 5500 листов «черного аршинного железа» и 800 пудов «лучшего связного железа для укрепления стен». За свою меценатскую и благотворительную деятельность он был избран почетным членом Санкт-Петербургской Академии художеств и Вольно-экономического общества и награжден орденом Св. Станислава.
Скончался этот суровый заводчик и меценат, по одним сведениям, в 1789 году, а по другим – в 1788 году. Он оставил своему единственному сыну Николаю гораздо большее состояние, чем получил сам. Оно включало девять заводов, в том числе один из лучших и крупнейших в стране – Нижне-Тагильский. В его владениях большую часть рабочей силы составляли уже не приписные к заводам и посессионные, а крепостные люди вне заводов.
Увеличение богатства Демидовых достигалось ценой страданий, крови и слез подневольных им людей, что было одной из причин, вызвавших волнения на Урале в 1760–1764 годах и позднее – широкую поддержку здесь отрядов Пугачева. Как замечает один из биографов Никиты Акинфиевича, этот «почетный член Академии художеств и Вольно-экономического общества, собиратель «раритетов» возбуждал… справедливое негодование своими действиями на заводах, так что в комиссии для составления проекта нового Уложения, в заседании 23 августа 1768 года, депутат от крестьян Верх-Исетской провинции Минаков жаловался на притеснения Демидова, и эти жалобы были найдены справедливыми».
Полную противоположность младшему брату по свойствам характера являл его старший брат, Прокофий Акинфиевич – типичный представитель «чудаков и самодуров» того времени, по мнению многих писавших о нем. Однако авторы различаются в своих оценках, подчеркивая в большей или меньшей степени его дурные или положительные качества. Его биограф С. Н. Шубинский писал, что Прокофий был «неизбежным продуктом существовавших тогда бытовых отношений и нравственной неразвитости общества. В сущности добрые и честные, люди эти благодаря совершенной необразованности имели самые узкие и извращенные понятия о чести, добре и правде; стремления их были мелки, страсти никогда не сдерживались рассудком. Всеобщая поблажка вокруг усиливала в них озорничество и неуважение к правам человека, придавала им смелость и размашистость и приучила ставить личный произвол выше всякого закона, выше всякой логики».
По мнению другого автора, внук основателя рода прославился уже «не трудолюбием и изобретательностью, а благотворительностью и отчасти своим чудачеством, что в те времена было особенностью людей, живших не трудом, а доходами с готовых капиталов». «В характере его было много мягкости и доброты, – добавляет автор. – Но условия того времени и отсутствие серьезных занятий были причиной, что Демидов жил, как большая часть богатых бар, проводя время в заботах о благотворительности или в забавах, забавляя всю древнюю столицу, а за границей о нем ходили анекдоты даже среди иностранцев».
Однако, наряду с типичными проявлениями крепостнического барства, чисто отечественной «дури» и своеволия, видна и еще одна сторона непростого характера этого богатого «чудака» – явная неприязнь «человека нового времени», выходца из простолюдинов к родовитой аристократии, особенно к придворной знати. В отличие от «положительного» и «ординарного» младшего брата Никиты, «чудак» Прокофий «питал недружелюбные чувства к дворянам и знатным и часто проделывал над ними очень неладные шутки». В его постоянных дерзостях, эпатаже придворных кругов видится неуемное желание богача-плебея бросить им вызов, прощупать на прочность. В нем чувствовался еще потомок тульского кузнеца, ощущавший себя чужим среди этой аристократической «дворни», но уже знавший цену себе и своему богатству. Это был «вольтерьянец» на российский манер, персонаж из комедии Бомарше, эдакий «проказник Фигаро», но в российском исполнении, из обоймы отечественных «чудаков» и комедиантов XVIII столетия. Недаром А. С. Пушкин, интересовавшийся русским XVIII веком и его колоритными деятелями, назвал Прокофия в одном из своих писем «проказник Демидов», скорее всего, именно по аналогии со знаменитым персонажем.
Прокофий Акинфиевич родился в Сибири 8 июля 1710 года. Сведений о его образовании и воспитании почти нет. Одни авторы говорят о его «совершенной необразованности», что и определило, наряду с атмосферой вседозволенности, «всеобщих поблажек» и грубости, склонность Прокофия к чудачествам и своеволию. Другие обращают внимание на то, что, несмотря на свое юродство, Демидов был неглупый и даже в известной степени образованный человек. Он занимался ботаникой, любил растения, и собранная им коллекция редких лавровых и других деревьев оценивалась в громадную сумму. И отцу и деду его, всецело занятым разросшимся горнозаводским делом и бесконечными разъездами по своим владениям, некогда было заниматься его воспитанием и образованием. И скорее всего, этот недюжинных способностей и оригинального склада характера и ума мальчик, а затем и юноша был предоставлен самому себе и окружавшей его домашней родне.
К горнозаводскому делу Прокофий Акинфиевич не имел никакого пристрастия, чего и сам не скрывал. В отличие от отца, выступавшего организатором производства и как-то заявившего в письме к А. Д. Меншикову, что «заводы яко детище малое, непрестанного требуют к себе доброго надзира-ния», Прокофий за все время владения Невьянскими заводами не удосужился побывать на Урале. И когда Берг-коллегия в 1763 году попросила всех промышленников изложить, что, по их мнению, мешает процветанию заводов и на какие новые льготы претендуют заводовладельцы, Прокофий без тени смущения ответил, что он ничего сказать не имеет, ибо не осведомлен о нуждах своих заводов, которых еще не посетил. Он не построил ни одного нового завода, хотя попытка была. Он начал сооружение Верх-Нейвинского завода, но завершил его уже новый владелец Савва Яковлев. Закономерным итогом этого равнодушного отношения Прокофия Акинфиевича к великому делу своих предков была продажа им лучших своих заводов. Вместе с тем его отношение к рабочим было гуманнее, чем его брата Никиты. В письмах из Москвы к своим детям, бывшим на заводах, он просил не принуждать отказывавшихся работать крестьян и поручал переговорить с «генералом» (Вяземским), посланным для разбора дела, чтобы он не доводил крестьян «до разорения».
Вскоре после смерти отца, произведя с братьями раздел отцовского наследства и получив громадное состояние, доходы с которого он никогда с точностью не мог определить, освободившийся от тяжелой руки Акинфия, непутевый старший его сын отправился по примеру других русских дворян за границу. Целью путешествия было весьма распространенное в России стремление «посмотреть на заморскую роскошь и испытать развлечения и наслаждения, которых нельзя было достать в России ни за какие деньги».
Прокофию шел 35-й или 36-й год. Он был опьянен доставшимся ему несметным богатством и, разъезжая по главнейшим городам Европы, предавался такой безумной и праздной жизни, делал такие чудовищные траты, что приводил иностранцев в изумление. В Саксонии Демидов удивлял местное население закупкой на рынках массы ненужных товаров и по-русски широкими угощениями. Сидевшие же за его огромным столом гости говорили друг другу на ухо: «Какой мот! С чем он выедет отсюда?» Демидов же вслух смеялся над бедностью столичного города Дрездена, говоря, что ему не на что здесь тратить деньги – купить нечего. В такой же манере издевался Прокофий и над французами, которые встречали его особыми знаками уважения и подобострастия.
Когда же в Англии, по его мнению, отнеслись равнодушно к его сумасбродствам, как он ни старался сорить деньгами, Демидов не простил англичанам такого оскорбления и, вернувшись в Россию, решил отомстить. Правда, по другой версии, он решил отомстить англичанам из-за их корыстолюбия, так как торговцы специально к его приходу в несколько раз поднимали цены на товары, которые он покупал. Как бы там ни было, но по прибытии в Петербург Прокофий скупил всю пеньку, приготовленную русскими торговцами для продажи в Англию. Прибывшим за ней английским купцам пришлось обращаться к Демидову, который назначил цену в пять раз выше обычной. Никакие уговоры не помогли, и английские торговые суда вернулись в свой «туманный Альбион» ни с чем. Это повторялось несколько лет подряд.
Первое время после возвращения из-за границы Прокофий Акинфиевич жил в Петербурге, но недолго. Вскоре он переехал в Москву. Этому было много причин. Самолюбивый и избалованный Демидов искал почета и известности, однако в Петербурге ему было трудно рассчитывать на это из-за присутствия двора, так как придворный блеск мог затмить даже ту роскошь, которой он окружал себя. Москва больше соответствовала и его фрондерскому духу. Он мог здесь жить полновластным хозяином, ни в чем себя не
