стесняя, предаваясь самым причудливым капризам и странностям своего характера.
Дворец Демидовых в Нескучном саду
Москва елизаветинских и екатерининских времен была средоточием русских бар и отставленных от службы вельмож. «Русских вельмож весьма немного в Петербурге, – пишет о том времени один из очеркистов. – Освободившись от службы, они все переезжают в Москву. Петербург не представляет ни одного примера этих колоссов великолепия и азиатской пышности». В Москве же возвышались их великолепные палаты. Все они были «набиты редчайшими коллекциями, библиотеками, скульптурами, картинами». «Можно подумать, – говорит английский путешественник Кларк, – что обобрали всю Европу для составления богатейших московских музеев».
Московские дома, принадлежавшие Прокофию, были одними из самых богатых, однако он не находил их удобными и потому выстроил на Басманной, близ Разгуляя, новый дом причудливой архитектуры, обшив его снаружи железом для защиты от огня. Когда рядом случался пожар, он приказывал закрыть железные ставни и чувствовал себя в безопасности. Внутренняя отделка дома поражала взор массой золота, серебра и самородных камней. На стенах, обшитых штофом и бархатом, красовались редчайшие картины. Зеркальные окна и лестницы были уставлены редкими растениями; мебель из пальмового, черного и розового дерева поражала тончайшей кружевной резьбой; на потолках были развешаны клетки с заморскими птицами, по комнатам гуляли ручные обезьяны; мелодии органов, искусно вделанных в стены, услаждали слух; на столах фигурные серебряные фонтаны били вином.
В 1756 году эксцентричный богач выстроил в Москве еще один великолепный дворец в Нескучном саду и разбил при нем ботанический сад. При устройстве сада и дома трудилось 700 человек, в течение двух лет выравнивая высокий берег Москвы-реки.
Прокофий Акинфиевич добился того, чего желал. Вся Россия заговорила о его богатстве и причудах. Однако его щедрость привлекала к нему не только бедных и юродивых, но и всяких мошенников, желавших поживиться за его счет. Прокофий не отказывал никому, но не упускал случая позабавиться. Так, он предложил награду тому, кто пролежит у него в доме год, не вставая с постели. Желающему отводили особую комнату и приставляли слуг, которые днем и ночью не спускали с него глаз и удовлетворяли его желания в еде, питье и прочем. Если он выдерживал испытание, то получал в награду несколько тысяч рублей. В противном случае его по уговору секли и выгоняли вон. Человек, согласившийся простоять перед Демидовым целый час не мигая, в то время как он махал пальцем перед его глазами, также получал плату. Однако если Прокофий убеждался, что не корысть, а действительная бедность вынуждала человека идти на это испытание, то он выдавал денег больше, чем обещал.
В 1778 году Прокофий устроил в Петербурге народный праздник, во время которого, вследствие громадного количества выпитого вина, умерло более 500 человек. А одним жарким июльским утром ему пришла в голову «счастливая» мысль прокатиться в санях и насладиться зимней дорогой. Для этого он закупил в Москве всю соль и велел посыпать ею дорогу, соединявшую его подмосковное имение с заставой. Проехавшись несколько раз по этому искусственному снегу, богач, очень довольный, возвратился домой.
Свою жажду дурачества и шутовства Демидов обращал и на прислугу, выставляя ее, а заодно и себя, на посмешище перед всем городом. Лакеев своих он одевал диковинно: одна нога обувалась в шелковый чулок и изящный башмак, другая – в лапоть; одна половина ливреи сшивалась из галунов, другая – из самого грубого сукна. Когда вошло в моду носить очки, Прокофий надел их не только на свою прислугу, но даже на лошадей и собак.
Шутки его, направленные против вельмож и придворной знати, были особенно ядовиты и порой далеко не безобидны. Однажды он пригласил на обед всю дворцовую знать и накануне приказал выбелить у себя все комнаты, кроме столовой, устроив перед каждой дверью леса. Гости должны были несколько раз сгибаться под лесами, пока добирались до столовой. В другой раз он сочинил и разослал эпиграммы на всех высших особ двора. Узнав об этом, императрица Елизавета Петровна приказала собрать их, отослать в Москву и сжечь в присутствии автора «под виселицей, рукой палача». Но Демидов и это наказание разгневанной императрицы сумел превратить в шутку. Он снял близ виселицы все дома, пригласил в них присутствовать при церемонии московскую знать и привел оркестр с трубами и литаврами, который увеселял присутствовавших, пока палач сжигал его произведения. Удивительнее всего, что полицейские власти, наблюдавшие это, промолчали.
Прокофию, однако, многое прощалось. Случалось, что с него за иную выходку взыскивали денежный штраф в пользу казны, чему он всегда был только рад, и нередко именно для этого выдумывал разные проделки. Екатерина II, зная о чудачествах Демидова, называла его дерзким болтуном, но смотрела на проделки снисходительно, зная о его больших пожертвованиях. Кроме того, Прокофий был настолько богат, что правительству приходилось прибегать к займам у него.
Особенно тяжело было переносить причуды и капризы Прокофия Демидова его родным и близким. Первая жена его, Матрена Антиповна Пастухова, много претерпела от самодурства и жестокости мужа и умерла безвременно в 1764 году. Во второй раз он женился на юной «тульской уроженке» Татьяне Васильевне Семеновой. С ней Прокофий долго жил невенчанным, имея от нее четырех дочерей. Брак состоялся только в 1784 году, за четыре года до его смерти, когда Прокофию было уже за 70 лет. К дочерям своим, так же как и к сыновьям от первого брака, он относился сурово. Из нелюбви к дворянам он старался выдать их за фабрикантов и заводчиков, иногда против их воли, а выдавая замуж, дарил по крупной части своего громадного состояния, но в «рядной записи» не мог обойтись без каверзы, записав, что назначает в приданое своим дочерям только по 99 рублей и 9,9 копейки.
Особенно сильно проявлялось его недовольство по отношению к сыновьям, названным не бывшими в ходу в роду Демидовых именами: Акакий, Лев и Аммос. Прокофий одним из первых Демидовых отступил от традиции воспитывать детей дома. Его сыновья учились в Гамбурге и, вернувшись в Россию, сначала даже не могли объясняться по-русски. Прокофий держал их почти в нищете. И лишь по настоянию государыни, которой стало известно бедственное положение сыновей миллионщика, Прокофий вынужден был выделить каждому из них по тысяче душ крепостных крестьян.
Вмешательство властей в его право распоряжаться имуществом по своему усмотрению вызвало озлобление своенравного богача. Он и раньше не особенно стремился вникать в тонкости заводского хозяйства. Теперь Прокофий решил продать доставшиеся ему по наследству заводы богатому откупщику, содержателю винных погребов в Петербурге Савве Яковлевичу Яковлеву.
Кроме заводов, он продал тогда же девять своих домов: в Москве, Петербурге, Ярославле, Нижнем, Чебоксарах, Казани, Тюмени, Кунгуре и Лакшеве. Продавал Демидов свои владения и в дальнейшем. В 1773 году находившийся в своей казанской деревне камердинер императрицы Александр Игнатьевич Сахаров купил у него деревень на 145 тыс. рублей, что по тем временам составляло весьма солидную сумму.
Несмотря на все эти продажи, широкую благотворительность и расточительство, а также многочисленные разделы имущества между его потомками, богатство Прокофия не уменьшалось. Этому способствовало то, что он довольно исправно вел свои дела. Известно, что он отдавал деньги в ссуду под проценты и немалое число лиц были его должниками. Кстати, в 1771 году, возвратившись из очередного заграничного путешествия, он подал правительству мысль об учреждении в России «ссудной кассы» и первое время оказывал кассе существенную поддержку своим капиталом.
Эксцентричный и своенравный богач-чудак оказался первым по-настоящему крупным благотворителем из рода Демидовых. Его дикие выходки и экстравагантность сочетались с громадными пожертвованиями на крупные начинания, часто имевшие общенациональное значение. «В те блаженные… времена, – писал очеркист, – Шереметевы строили странноприимные дома, Куракины – богадельни, Голицыны – больницы, Демидовы осыпали золотом юный Московский университет и только что созданный Екатериною Воспитательный дом».
Характеризуя Прокофия Демидова, известный издатель и историк Петр Бартенев называл его «одним из своеобразнейших лиц чудного XVIII столетия, человеком во всех отношениях достопамятным» и считал, что при видимой грубости он «одарен был теплым сердцем и тонким наблюдательным умом». Часто он, узнав о несчастном положении какого-нибудь семейства, тайно посылал крупную сумму денег, прилагая лишь записку (без подписи), что получившие посылку могут спокойно ею пользоваться, так как это добровольное пожертвование неизвестного лица.
Вообще, по мнению осведомленных современников, благотворительная деятельность и пожертвования
