увидимся в Нью-Йорке. Когда вокруг столько всего творится, трудно загадывать на будущее… Одно знаю точно: в Индию, не повидав родню, не поеду. Питеру привет.
С любовью, Билл
P.S. У меня развилась мания величия. Но я-то пришел извне, и в этом — мое главное отличие от прочих и преимущество. Я вышел из мира грязи и поражений, клетка за клеткой поднялся наверх, претерпев миллион падений и неудач. И назад не собираюсь. (На месте стоять нельзя. Самое опасное в нашем мире или другом — я ДОПОДЛИННО ЗНАЮ, убедился за эти полгода, что существуют миллиарды миров, кроме нашего; и как только люди могут мыслить столь ограниченно, не признавая сего?! — самое опасное — СТОЯТЬ НА МЕСТЕ. Да и не получится ни у кого стоять: движение будет, либо вверх, либо вниз. И дно я познал на собственной шкуре.) Сейчас поднимаюсь, а то, что излагаю на бумаге, отражает процесс. И ни фига это не продукт воображения, все описанное мною реально, как реален стол (который, впрочем, фантомен, если взглянуть на него под углом четвертого измерения, времени). И потому, в самом что ни на есть буквальном смысле, моя писанина опасна.
Посылаю тебе отрывок из продолжения «Голого завтрака». Не знаю, куда он заведет или что с ним будет… Он — мое исследование, вроде как живопись Гайсина, с которой мое творчество тесно связано. Мыс Гайсином достигаем одного и того же, просто средства используем разные. Ломщиков душ, скользящих промеж слоев света, слоев тени и цветов, я впервые увидел именно в его картинах (ну и в своих рисунках, конечно).
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр
24 августа 1959 г.
Дорогой Аллен!
Прости, что затянул с ответом на письмо про «Голый завтрак». Просто я неделю провалялся в постели, лечился.
Когда я писал тебе неделю назад, я еще не владел всеми фактами. Поговорив с Жиродье, перепоручил ему полностью улаживать дела по контракту. Он знает, как обуть американскую налоговую службу, которая обязательно постарается урвать кусок с продаж моей книги в Америке. Жиродье будет переводить деньги в дочерний офис своей фирмы, в Швейцарию. Так он снизит налог — если мы, конечно, столько заработаем, чтобы налоговики на нас обратили внимание, — с девяноста до десяти процентов. Жиродье, впрочем, убежден: такие деньги мы сделаем. Еще я должен организовать себе жилье за границей — этим и прочими вопросами надо заняться обязательно.
Бог видит, Аллен, я ценю твои усилия и старание Ирвинга [Розенталя]. Неразбериха какая-то… Приходят телеграммы и письма от издателей, о которых я прежде ни разу не слышал и которые напоминают о неких договоренностях. Валом валят желчные, злобные жалобы, мол, Розенталь обещал кому-то книгу, а Жиродье взял и увел ее из-под носа… Признаюсь, все это целиком и полностью моя ошибка. Думаю, Жиродье договориться с Барни Россетом [469] насчет публикации книги в Америке. Сам Жиродье прямо сказал (за пирогом с дроздами) у себя в новом ресторане (высказался действительно прямо): «Это дело чересчур сложное, надо в нем разбираться. Я их знаю, ты — нет, поэтому давай я сам с ними буду работать. Доверяй мне, иначе никак».
Я махом ответил: «Добро, буду доверять. В печали и в радости, в болезни и под кайфом». Решения принимать надо быстро, по-другому нельзя.
Жиродье не только умен, но и чертовски везуч, хотя с виду такой скромный, забитый тип. По мне, так он избавится от этого ресторана, который, словно раковая опухоль, поглощает пространство в здании, где расположилась «Олимпия» [470]. Если бы Набоков последовал моему примеру, он бы сам сейчас заимел двести тонн баксов и вложился бы в собственный ресторан [471]. С другой стороны, и я могу ошибаться [472].
Рассчитываю на твое чувство такта, Аллен. Объясни, пожалуйста, ситуацию Ирвингу. Больше по делу сказать нечего. На неделе напишу поподробней. Питеру привет.
С любовью, Билл
P.S. Пойми меня правильно: своему долгу перед Ирвингом я изменять не собираюсь, однако он сам отказался быть моим литагентом.
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, рю Гит-ле-Кёр, 9
5 сентября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Я кручусь, как белка в колесе, и времени нет ни на что. Посылаю тебе открытое письмо к правительству Франции, которое Лоуренс Даррелл написал по поручению «Олимпии». В нем нужно проставить подписи, особенно требуются твои и Джека. Сойдет подпись всякого нефранцузского писателя. Время против нас: через десять дней начинается слушание в суде, и подписи потребуются уже к этому времени. Прошу, пойми, что Жиродье для нас — уникальный шанс опубликовать оригинальную и ценную книгу, к которой иные — педантичные и правильные — издатели даже не притронулись бы. Беда Жиродье — и наша беда тоже. Кроме него, НИКТО не стал бы издавать «Голый завтрак»!!!
Прошу, не подведи… Хватит и ваших с Джеком подписей, в них больше веса. В смысле, не трать время, не бегай по всем авторам, если не знаешь наверняка, помогут тебе или нет.
Времени излагать подробности не остается, дело сложное. Однако знай: я прошу не только за Жиродье, я прошу и за себя, потому что дело касается меня лично. Разделавшись с Жиродье, французское правительство рано или поздно возьмется за меня. И скорее рано, чем поздно. Привет всем.
С любовью, Билл
Петицию с подписями, наверное, лучше прислать отдельным письмом по адресу:
Франция, Париж, рю Сен-Северин, 7, издательство «Олимпия пресс», М. Жиродье
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ
Франция, Париж, 6-й округ, Рю Гит-ле-Кёр, 9
11 сентября 1959 г.
Дорогой Аллен!
Мне вдруг стало абсолютно не хватать времени, один срок выходит за другим. Приходится экономить время, составлять строгий график.
Дело приняло зловещий оборот. Мой юрист [473] говорит: «Вы не под следствием исключительно по ошибке». Еще пришла телеграмма из танжерского отделения Интерпола — насчет дела Стивенса. Видит бог, я с этими уродами никаким краем не связан, но с юридической точки зрения ситуевина хуже некуда. Лунд оказался профессиональным стукачом: подделал письмо самому себе от моего имени. На месте Лунда я поступил бы точно так же, лишь бы спасти свою шкуру. Однако сейчас на него даже ругаться но хочется. В первую очередь виню сам себя — за то, что связался с Лундом. Моя ошибка. Ошибка, которую я намерен исправить и впредь не повторять. Хватите меня шпанюков. И Лунд пошел на хер.
Я готовлю нечто вроде письменных показаний, разъяснение сути «Голого завтрака» для собственной безопасности. Роман вообще о вирусе наркозависимости. В нем раскрывается природа вируса и то, как его можно сдержать. Я вовсе не за джанк и никогда за него не был. Напротив, я призываю: люди, слезайте вы с поезда джанка, он несется по откосу в три мили длинной прямиком в кучу дурмана! Я же отказался от джанка и воздержусь от него в болезни и здравии, пока смерть не разлучит нас окончательно. Копию статьи пришлю тебе потом (французы ее опубликуют, наверное, в «Экспрессе»).
Прошу, Аллен, отнесись к моей просьбе — собрать подписи — как можно серьезней. От этого зависит не только судьба Жиродье, но и моя тоже. Мне совсем не улыбается тратить время на судебную бодягу, в конце которой у меня вполне могут отобрать паспорт или еще как-нибудь ограничить в свободах.
Те самые две главы, которые названы порнографическими, на самом деле трактат против смертной казни, написанный в манере «Скромного предложения» Свифта. Мол, если кому-то нравится пить кровь и
