Катя взглянула на него, и Стас изумился тому, как изменилась его дочь за какой-то месяц. Выражение лица у нее было совсем взрослым.
– Я хочу, чтобы мы нашли Тину! – тихо проговорила она.
В приоткрытое окно влетел красный кленовый лист и тихо спланировал на пол к ногам Старухи.
– Люблю осень! – сказала она, наклонилась и подняла листок.
Но Виолетта, причесывавшаяся перед зеркалом, только помотала головой:
– Дура ты! Ничего ты не понимаешь! Это не осень, это лето. Мое бабье лето. Вот оно, наконец, и пришло.
– Ты так думаешь? – Старуха распахнула окно во всю ширь и выглянула в золотой сад. – Эх, красота-то какая!
– Ну конечно! – Виолетта самодовольно подмигнула зеркалу. – Посмотри, как я молода и хороша. И почти всем довольна, почти всего добилась. Мне не хватает только одной вещи.
– Это какой же? – ехидно поинтересовалась Старуха. Она взмахнула руками, и, вторя ее движению, по саду пролетел порыв ветра, зашелестел багряными и желтыми листьями, сорвал их, закружил над землей.
– А будто ты не знаешь? – улыбнулась Виолетта. – Я хочу сама стать женой Стаса. Для Аньки он слишком хорош. Она его явно не заслужила!
– И что, думаешь, у тебя получится? – вкрадчиво спросила Старуха. Тон ее уже начал раздражать Виолетту.
– А то нет! – Она подошла к стене и открыла сейф. Перебираясь из флигеля для прислуги в большой дом, Виолетта специально выбрала для себя комнату, раньше бывшую кабинетом Тины. Во-первых, рядом, прямо за стеной, была спальня. А во-вторых, тут находился сейф с драгоценностями.
– Это отчего ж ты так уверена? – Старуха совсем высунулась в окно.
– Раньше-то у меня все получалось! – Виолетта принялась доставать коробочки с украшениями, расставляла их по столам и столикам, открывала, любовалась игрой камней. Сколько же здесь всего! И все это принадлежит ей.
– Ну раньше-то это я тебе помогала, – усмехнулась Старуха и выбросила кленовый лист за окно, но он полетел почему-то не вниз, а вверх.
– Да ладно воображать, я и без тебя неплохо справлялась! – Виолетта вынула изумрудное колье и приложила его к своей шее.
– Ну-ну! – Старуха помахала рукой, и лист опять вернулся в комнату.
– И потом – ты же мне и дальше будешь помогать! – заявила Виолетта. Изумрудное колье сменила бриллиантовая брошь.
– А если не буду?
– Будешь, куда ты денешься!
– А вот не буду!
– А что так? – Виолетта не отнеслась к ее словам всерьез.
– Да надоела ты мне! Зазналась очень! – Старуха снова замахала руками, и снова зашумел ветер, листья разноцветным вихрем влетели в комнату, кружились под потолком, медленно опускались, ложились на столы и столики, смешиваясь с драгоценными камнями.
– Ты чего, сдурела? – возмутилась Виолетта. Никогда еще в жизни она не слыхала от Старухи подобных заявлений.
– Это ты сдурела, – захохотала Старуха, дразнясь и высовывая длинный отвратительный язык. – Ты сдурела, сдурела, сдурела! – Продолжая смеяться, она запрыгала по комнате, закружилась, и вместе с ней вновь поднялись в воздух и закружились листья. А Старуха быстро металась по комнате и то рассыпалась на множество одинаковых старух, то вновь собиралась в одну и безобразно хохотала, разевая беззубый рот.
– Замолчи! Прекрати, слышишь! – Разозленная Виолетта схватила одну из своих любимых пепельниц и запустила в Старуху, но попала почему-то в зеркало. Раздался грохот, потом звон, и по комнате полетели осколки серебряного стекла. Так же, как листья, они вихрем завились в воздухе, падали и смешивались с драгоценностями. Но вот блестящая круговерть утихла, и вместе с ней исчезла Старуха. Виолетта взглянула в покрытое трещинами зеркало и вдруг с ужасом увидала в нем вместо своего отражения лицо Старухи.
– Нет, нет! – в ужасе закричала она. – Это не я, не я! Я никогда не стану такой!
А комната вдруг заполнилась людьми. Тут были все – и Стас, и Катя, и Федоровы, и Виктор, и Анна, и Тина, и Яков, и Игнатьев, и Баскаков, и Клавдий, и Эдик, и даже девицы из агентства по найму гувернанток, как бишь их там... И все что-то наперебой говорили, показывая на нее, и в комнате стоял невообразимый шум, а потом вдруг наступила гробовая тишина и чей-то голос, мужской и до боли знакомый, проговорил:
– Господи, да она же безумна!
В тот день выпал первый снег. Но если в Москве он падал на теплый асфальт и тут же превращался в грязное месиво под ногами, то здесь, за городом, он лег на землю чистым белым ковром, нарядил мокрые голые ветви деревьев в сверкающее кружево и утвердил повсюду строгую, торжественную тишину. Так же тихо и строго было и в опустевшем доме, казалось, будто и в нем выпал снег, такое вдруг все стало чужое, далекое и холодное. А ведь она уже успела сродниться со всем этим домом, со всей этой роскошью, впитать ее кожей, сделать своей! А теперь вещи точно сторонились ее, казалось, провожали неприязненным взглядом вслед и строго осаживали: «Уходи! Ты здесь чужая!»
Дом, раньше такой большой и живой, вмиг опустел. Стас был на работе, дети теперь жили у Федоровых, прислуга тоже куда-то подевалась, и если бы не охрана у ворот, Анна думала бы, что она тут совсем одна.
Вздрагивая от шума собственных шагов, она поднялась на второй этаж, прошла в спальню, которой после ее отъезда, казалось, никто не пользовался. Кровать была заправлена идеально, без единой морщинки, так заправляют аскетическую солдатскую койку, а не уютное супружеское ложе. Анна вздохнула. Вид этой постели вызвал в ней целый рой воспоминаний о ночах, проведенных вместе со Стасом, но ночи эти не были бурными – даже в самые нежные минуты этот мужчина, вроде бы и любивший ее, и желавший быть с ней, оставался не то чтобы холодным, а каким-то далеким и чужим. Она так и не успела насладиться его любовью. Когда они были рядом, ее не покидало чувство, которое бывает во сне, когда хочешь обнять человека, а обнимаешь пустоту. Анна еще раз вздохнула, перешла в гардеробную и принялась вынимать из шкафов свою одежду и укладывать ее в заранее приготовленные кем-то чемоданы.
Ей было отчего вздыхать. Последние полтора месяца оказались, наверное, самыми ужасными во всей ее жизни. Даже пьянство второго мужа, даже нужда в то время, пока мать была без работы и приходилось отказывать себе во всем и экономить даже на покупке глянцевых журналов, не могли сравниться с тем, что она пережила только что. А ведь начиналось все так чудесно! Они с матерью поселились в этом шикарном доме, полном прислуги и роскоши, она, Анна, стала спутницей и почти даже женой красивого и богатого мужчины. И вдруг все рухнуло. Да еще мать бросила ее на произвол судьбы, оставив одну отвечать за все. Сколько же она перестрадала, сколько вытерпела разговоров и допросов, убеждая, что ничего не знает, что все было задумано и исполнено Виолеттой, а она только выполняла поручения матери. Наконец этот кошмар закончился, ей поверили и оставили в покое, заставив подписать бумажку, запрещавшую покидать город. А Стас, до этой истории бывший таким нежным и заботливым, больше не хотел ее видеть. Даже погнушался сам позвонить. Позвонила его секретарша, строгим голосом попросила приехать и забрать вещи, и только в рабочее время, пока его нет, потому что Станислав Алексеевич не хочет с ней встречаться.
Вещей оказалось неожиданно много – хоть это радует! Анна порядком устала, но не присела отдохнуть, а перешла в соседнюю комнату, бывшую сначала кабинетом Тины, а потом ставшую спальней Виолетты. Эта комната встретила ее разбитым старинным зеркалом и мамиными пепельницами, показавшимися вдруг совсем не уродливыми, а, напротив, такими милыми, что Анна решила, вернувшись домой, опять расставить их повсюду – как мама. «Эх мама, мама, как же ты так!» Виолетта лежала пока в городской психиатрической больнице, но Анна помнила, что у матери был близкий друг, врач, владелец собственной частной клиники, Яков, кажется, Белецкий или Белявский... Нужно было обязательно разыскать записную книжку Виолетты, найти телефон и позвонить ему. Конечно, лечение в такой клинике очень дорого, но, может, он не
