— Да?
— Да. Отдала бы тогда что угодно, лишь бы встретить человека, говорящего на моем родном языке.
— Мне знакомо такое чувство.
— Вам? Хотя вы так говорите по-английски?
— Да, и нередко.
Миновав холл, они вышли на крыльцо, в которое упиралась подъездная дорога.
— О! — воскликнула мисс Путнэм.
Восклицание это исторг внезапный скрежет дряхлого такси. Обогнув угол дома, оно шустро рулило к ним.
— Наверное, герцог!
— Кто?
— Герцог де Пон-Андемер, — объяснила мисс Путнэм. — От миссис Гедж пришла телеграмма, она известила, что он сегодня приедет.
Женский инстинкт не подвел. Такси скрипуче затормозило у крыльца, распахнулась дверца, и из машины аристократически выпрыгнул джентльмен весьма изысканной наружности.
— Добрый день! — поздоровался он, приближаясь с радужной, но полной достоинства улыбкой. — Разрешите представиться. Я — герцог де Пон-Андемер.
X
Каких только ролей не переиграл за свою долгую карьеру Гордон Карлайл! Начал с самого низа социальной лестницы (наивный юный паренек, который, сэр, только что нашел на улице вот это колечко с рубином, сэр, и хочет поскорее продать его, такая роскошная вещица, сэр, за сколько вам угодно, сэр). Потом, исключительно благодаря своим талантам, он пробился на самый верх своей профессии, и сейчас для него сыграть даже южноамериканского идальго с документами на право владения поместьем, богатым нефтью и полезными ископаемыми, было бы сущим пустяком. Следовательно, не к чему думать, будто изобразить французского аристократа для него слишком трудно. Нет, он источал небрежную уверенность. Он чувствовал, что эти люди, кто бы они ни были, просто обязаны им восхищаться.
Пэки было нелегко привести в замешательство, но он испытывал чувства, близкие к панике. Он и думать не думал, что ему потребуется встречаться с герцогами; а уж если такая встреча неминуема, то страстно желал бы, чтобы она произошла не в присутствии мисс Путнэм. Если ей не воспрепятствовать, очень скоро она воскликнет: «Ах, как мило, что виконту встретился человек, с которым он может пообщаться на родном языке!»
Пока что она отвлеклась, приветствуя вельможного гостя.
— Здравствуйте, герцог. Я — секретарша миссис Гедж.
— Мадемуазель! — отвесил поклон Карлайл.
Мисс Путнэм приветливо улыбалась достойному приверженцу politesse ancien regime.[7]
— Надеюсь, поездка была приятной?
— В основном, да, спасибо. Море как…
— … мельничный пруд! — подсказала мисс Путнэм. Любительница кроссвордов, она редко терялась.
— Мельничный пруд! Да, именно. А этот джентльмен?
— Это виконт де Блиссак. Как же мило, что…
Пэки показалось, что при упоминании имени виконта по лицу гостя скользнуло мимолетное недоумение, но он весь погрузился в собственные трудности и не стал уделять этому особого внимания.
— Здравствуйте. Приятно познакомиться, — ринулся он в воды светской беседы.
— Для меня огромная честь, — откликнулся Карлайл с неизменной вежливостью, — посетить ваш исторический замок. Ведь Шато де Блиссак сыграл такую значительную роль в истории нашей страны!
— А вы не из здешних мест?
— О, нет. Мои поместья в Тюрени.
— Из Парижа сейчас?
— Из Англии.
— Пароходом?
— Дэ-э.
— Как же мило… — снова попыталась вклиниться мисс Путнэм.
— Сейчас очень многие, — быстро продолжал Пэки, — летают самолетом.
— А, дэ-э.
— Мне тоже нравится летать.
— И мне-э.
— Есть в полете что-то такое…
— Дэ-э…
— Как же мило…
— Подумайте, — тараторил Пэки, — какую массу времени теряет человек в поезде, потом на пароходе, добираясь до такого городка.
— Дэ-э.
— А на самолете — всего какой-то час…
— Дэ-э.
— Но вы все-таки добрались сюда, правда, герцог? — лукаво улыбнулась мисс Путнэм. — И как же мило, что вы и виконт сможете теперь поговорить друг с другом на родном языке. Я только что говорила виконту, как бы хорошо ни знали мы иностранный язык, а все-таки это не одно и то же.
За столь авторитетным суждением повисла напряженная пауза. С четверть минутки французские аристократы молча и тупо взирали друг на друга. Вот они, сказали бы вы, увидев их, — мужественные, молчаливые французы.
Первым очнулся Карлайл.
— Parfaitement! — выговорил он.
— Alors, — отозвался Пэки.
— Parbleu!
— Norn d'une pipe.[8]
Грянула новая пауза, словно глубоко занимательная тема была исчерпана до донышка.
Пэки указал на небо, явно считая, что на него непременно следует обратить внимание гостя.
— Le soleil!
— Mais oui!
— Beau!
— Parbleu![9] — откликнулся Карлайл, бесчестно повторяясь.
И оба снова умолкли. Теперь, за исключением «O la’, 1а’!», которое вдобавок он не знал толком, куда ввернуть, Пэки расстрелял все патроны.
Но Карлайл был сделан из материала покрепче. Многое, конечно, можно сказать против мошенничества как профессии, но, рассматривая ее с чисто утилитарной точки зрения, отдадим ей должное — она, безусловно, выковывает в своих адептах завидное хладнокровие, позволяет им вести себя непринужденно и изящно в обстоятельствах, в которых дилетант просто утонет. После первых двух минут, которые, как он и сам признавал, получились неудачными, Карлайл вновь обрел свою находчивость.
— Дорогой мой друг, — с легким смешком проговорил он, — все это расчудесно, однако вы не должны искушать меня, о, нет! Английский у меня не очень хорош, и я обещал своей instructeur, что беседовать постараюсь только по-английски. Вы понимаете?
