сырье, как нефть, ключевой экспортный товар российской экономики. К счастью, CCB не имелось бизнеса в России, но тамошний кризис ударил по курсам акций повсюду . Акции CCB тоже упали, и наши новые инвесторы очень огорчились. Мои друзья, купившие акции, потеряли деньги. Даже в 2001 году, когда я ушел из CCB, цена акций была ниже цены IPO. К тому же продажи Coca-Cola пострадали от массовой паники, возникшей по поводу зараженных продуктов в Бельгии в 1999 году. В структуре CCB не было бельгийских боттлеров, и паника оказалась просто паникой, заражение так и не подтвердилось. Но Ивестер не смог справиться с этим скандалом, который нанес ущерб его карьере и временно снизил продажи и прибыль в Европе.
CCB всегда рассматривалась как инструмент консолидации европейских боттлеров в одну компанию. Самым очевидным объектом для слияния была Coca-Cola Hellenic с офисом в Афинах, принадлежавшая семье Левентис. Эндрю Дэвид управлял многими предприятиями семьи, в том числе и боттлингом. Именно с ним у меня случилась стычка в Нигерии по поводу недостаточно качественной работы разливочных заводов, и с ним мы впоследствии стали близкими друзьями. Семья приобрела греческую франшизу Coca- Cola в 1970-х годах и смогла добиться быстрого развития. Им все еще принадлежал завод в Нигерии, а также производства в Ирландии, России, Болгарии и других странах Восточной Европы. Ирландия — слабость Эндрю: он учился в Тринити-колледже и был настоящим фанатом регби. Так что с годами у нас выстроились крепкие отношения.
Мы договорились, что CCB и Hellenic объединятся, и я стану управлять новой компанией. Нам нужно было выходить на греческую биржу. В противном случае сделка рассматривалась бы как продажа, и семье Левентис пришлось бы уплатить очень высокий налог. Слияние завершилось в августе 2000 года созданием новой компании Coca-Cola Hellenic Bottling Co. — одного из крупнейших боттлеров Coca-Cola в мире. Семья Левентис получила около 23% акций новой компании. Coca-Cola сейчас принадлежит 24% акций CCHBC. К несчастью, вскоре после слияния Эндрю Дэвид умер, а его брат Джордж считал, что я провел переговоры в ущерб Эндрю. Не верю в это, но мы с Джорджем никогда и не были близки .
Еще одна часть в мозаике европейской консолидации — Coca-Cola Enterprises, боттлер из Атланты, которому принадлежала лицензия на производство напитков в Великобритании. Вскоре после создания CCHBC в лондонской квартире Эндрю Дэвиса я познакомился с Саммерфилдом Джонсоном, тогдашним главой Coca-Cola Enterprises, и у нас состоялась продолжительная дискуссия. Саммерфилд, похоже, был заинтересован в слиянии того или иного рода, но затем он позвонил мне и сказал, что время не подходящее. Сделку так и не заключили.
Особо сложную проблему представляла собой Венгрия. Там между Coca-Cola и Pepsi развернулась ценовая война. Каждый раз, как Pepsi опускала цены, наш венгерский боттлер считал себя обязанным следовать их примеру — они словно брали друг друга «на слабо». Тут мне вспомнился мой филиппинский опыт. Я заверил венгерское руководство компании, что Pepsi страдает от этой игры так же сильно, как Coca-Cola, а снижает цены лишь за счет субсидирования материнской компанией, которого надолго не хватит. «Мы начнем повышать цены», — сказал я венграм. Мы подняли цены, и на три недели продажи Coca-Cola упали, но затем Pepsi последовала нашему примеру и тоже подняла цены. Для меня эти три недели прошли в очень нервозной обстановке.
Тем временем мы поняли, что должны убедить Coca-Cola снизить цены на концентрат.
Незадолго до смерти Роберто Гойзуета объявил на Уолл-стрит, что у Coca-Cola возник новый источник доходов: покупка и продажа боттлинговых компаний. Мы покупали разливочные производства, модернизировали их и затем продавали инвесторам за более высокую цену. К примеру, восточноевропейские боттлеры, в которых мы инвестировали, были проданы компании Coca-Cola Amatil, и возможно, даже слишком дорого. Уолл-стрит это понравилось, и в июле 1998 года акции Coca-Cola взлетели до исторического максимума — $88. Проблема коренилась в следующем: когда компания вроде Coca-Cola Amatil покупала боттлера по более высокой цене, ей необходимо было добиться значительно большей прибыльности, чтобы вернуть свои инвестиции. А для этого требовалось повысить цены на продукцию. Временное повышение цен являлось плюсом и для Coca-Cola, потому что компания в этом случае могла взимать больше денег за концентрат.
Однако потом наступает момент, когда эту игру уже невозможно вести дальше: боттлеры не могут поднимать цены, не теряя доли рынка. В Венгрии и других восточноевропейских странах игра подошла к концу в 1998 году.
Когда в 2000 году Дугласа Дафта назначили CEO вслед за непродолжительным пребыванием на этом посту Дуга Ивестера, я вылетел в Атланту вместе с Эндрю Дэвидом и попытался обосновать снижение цен на концентрат для Венгрии. Боттлер получил бы шанс снова встать на ноги. Джек Стал, новый президент компании при Дафте, сперва упирался.
«Coca-Cola Company никогда и ни за что этого не сделает», — сказал Джек.
«Хорошо, — ответил я. — Но тогда у вас на руках окажется боттлер-банкрот».
Дафт, к его чести, осознал, что существующая схема завела нас слишком далеко, и согласился снизить цены на концентрат — что ударило по прибыли, цене акций Coca-Cola и карьере самого Дафта. Но Дугласу хватило мужества, чтобы поступить правильно, несмотря на то, что проблему в значительной степени он унаследовал от предыдущего руководства.
Я обещал Памеле, что выйду на пенсию в 58 лет, и я ясно видел, что отношения с Джорджем Дэвидом, новым председателем совета директоров CCHBC, будут напряженными. Потому я объявил, что покину компанию в конце 2001 года. Я сделал то, что хотел, создал открытую акционерную компанию и консолидировал значительную часть европейских предприятий. Кроме того, мы в то время обсуждали возможность приобрести разливочное производство в России у Coca-Cola. Ириал Финан, мой преемник, закрыл эту сделку в 2002 году, ее сумма составила $100 млн. Годом ранее я прервал переговоры, когда Coca-Cola требовала за предприятие не менее $500 млн. Сегодня эта российская боттлинговая компания стоит, вероятно, около $1 млрд. Лучшая сделка, в какой я когда-либо участвовал, и весьма невыгодная для Coca-Cola Company.
Мы с Памелой купили дом на Барбадосе, и теперь все складывалось как нельзя лучше для моего выхода на пенсию: зима на Барбадосе, лето во Франции, весна в Атланте, когда там цветут азалии, а неподалеку проходит «Мастерс» — профессиональный турнир по гольфу.
После ухода из CCHBC я немного занимался девелопментом на Барбадосе и открыл небольшую инвестиционную компанию. Я стал мажоритарным акционером в компании Elstat, которая выпускает энергосберегающие термостаты для промышленных холодильников. Теперь они повсеместно используются в сети Coca-Cola, так что мне, когда я вернулся в Coca-Cola как CEO и председатель совета директоров, пришлось передать свои акции Elstat в доверительное управление. Конечно, на пенсии я отточил навыки игры в гольф и, поскольку повседневная жизнь была сопряжена с меньшим стрессом, сбросил семь килограммов. Мы с Памелой совершили несколько путешествий, в том числе на Таити, в Новую Зеландию и, как всегда, в ЮАР.
О Coca-Cola я редко задумывался. В августе 2002 года мне позвонил друг и бывший боттлер Coca-Cola, который теперь работал консультантом. Он был тем незабываемым воскресным утром в польской церкви Святой Бригиды, когда мы отмечали открытие первого завода Coca-Cola в Восточной Европе.
«Невил, мы тут собрались и хотим начать лоббирование — чтобы Дафт ушел, а ты вернулся и управлял Coca-Cola Company», — сказал консультант. Прибыль сокращалась, и акции Coca-Cola упали вдвое с лишним против пика, которого они достигли в 1998 году. Что еще важнее, сильно упал моральный дух в компании. Дафт, казалось, потерял интерес к работе. Он говорил людям: «Я буду делать все, что смогу, чтобы меня уволили». Звучало как шутка, но не без доли правды. Дуг, очевидно, чувствовал себя вымотанным, опустошенным.
Но все же я твердо отказался: «Не собираюсь этого делать. Я прекрасно себя чувствую на пенсии. Моя жена рада, что я рядом. Вы обратились не по адресу». И добавил, что не давал ему полномочий выдвигать мою кандидатуру.
Однако закулисная деятельность по моему выдвижению не прекращалась, мне звонили и другие люди, близкие к Coca-Cola. Я отвечал им то же самое: «Я определенно не заинтересован в этом». Но следующей весной позвонил Дон Кио. На сей раз все было серьезно.
