— Давайте мне жемчуг. Пойду заводить машину, — сказал Монти, а Шимп, который приблизился в своей обычной, бесшумной манере, чтобы получить сорок фунтов, причитающиеся ему за шампанское, остановился, словно зачарованный. Тем самым, он отчетливо услышал слова Лльюэлина: «Не спеши. Давай повторим весь сценарий, чтобы ничего не перепутать».
Шимп услышал достаточно. Все ясно. Монти доверили ту работу, которая предназначалась для него. Если бы не Долли, он сейчас бы ее и выполнял.
В баре «Веселая креветка» мистер Лльюэлин говорил, что Шимп своего не упустит, и был прав. Когда у Шимпа появлялась возможность разжиться, он действовал, как молния. В настоящем случае и стратегию, и тактику он создал за рекордное время.
Ему понравилось, что Лльюэлин просил Монти не спешить, потому что первым делом он должен был вывести из строя «кадиллак». Тогда Монти придется ехать в микроавтобусе. Шимп, каким бы маленьким он ни был, не спрятался бы в «кадиллаке», а в микроавтобусе это легче легкого.
Возвратившись в дом и перепрыгивая по три ступеньки за раз, он побежал к себе за револьвером. Потом с такой же скоростью помчался в гараж поколдовать над «кадиллаком».
Глава XI
Имени того, кто звонит, Грейс не разобрала и попросила его повторить. Наконец она поняла — «Баттервик». Ей было бы гораздо приятней, если бы перед этим шло слово «лорд», но она любила поболтать по телефону, тем более — вместо беседы с мужем, особенно когда он практически спит.
— Я вас слушаю, мистер Баттервик.
— Это миссис Лльюэлин?
— Да.
— Ап-чхи!
— Что?
— Я чихнул.
— А, простите.
— Прямо напасть какая-то.
День для мистера Баттервика начался плохо. Вчера вечером у него просто щекотало в горле, а сегодня дошло до того что он не решился ехать на работу. Без работы он тосковал. Как все, кто занимается импортом и экспортом, он считал потерянным тот день, когда ничего не импортировал и не экспортировал. Человек его специальности, чье сердце — в конторе,[136] чувствует себя дома, да еще простуженный, как шильонский узник.[137]
Ему было бы легче, если бы дома была и Гертруда, но она ушла на собрание своего хоккейного клуба, и без нее Баттервику было совершенно нечем заняться. Музыкант поиграл бы на пианино, или электрогитаре, или гобое, или на кимвалах, или еще на чем-нибудь, но его не учили музыке. Он бы мог почитать хорошую книжку, но их теперь не пишут. Только и оставалось, что бить баклуши, что настоятельно советовал покойный граф Толстой вместо курения. И тут он вспомнил о письме этого Монтроза Бодкина его дочери Гертруде.
Она принесла Алка-Зельцер, когда он только пробежал его, но в памяти задержалось то, что миссис Лльюэлин правит у себя в доме, а следовательно, он сделал ошибку, когда стал порочить Бодкина перед ее мужем. Долгая деловая жизнь научила его выбирать того партнера (в данном случае — партнершу), который главнее.
Он подошел к столу Гертруды. Да, в одном из ящичков лежало письмо. Он взял его и удостоверился, что его предположения совершенно верны. Когда он дошел до замечаний о нем самом, он невольно вздрогнул, но продолжал читать и нашел то, что искал.
Монти лишь намекал, какое положение занимает в доме миссис Лльюэлин, но строки на то и строки, чтобы читать между ними. «Мамаша Лльюэлин еще та штучка», «Общий счет в банке, и он не может выписать и чека без ее согласия», «…она бы никогда не позволила». Так не пишут о хозяине собственного дома, который пасет всех жезлом железным.[138] Читателю ясно: когда воля его столкнется с волей супруги, он подожмет лапки и скажет: «Хорошо, дорогая».
Особенно заворожил Баттервика пассаж поближе к концу: «Она ужасно любит аристократию и думает, что я в родстве с половиной знатных семейств Англии».
Ну, все! Это безоговорочно доказывало, что Монти взялся за старое. Как и в первый раз, эта змея в человеческом облике пробралась к Лльюэлинам, как выразилась бы та же змея, дуриком. Именно из-за таких вещей приличные люди думают о том, до чего же докатились нынешние змеи.
«Половина знатных семейств»? Если бы мистер Баттервик был склонен к разговорным выражениям, он бы насмешливо бросил: «Еще чего!». Он знал все о семье Монти. Его отец был адвокат с небольшой провинциальной практикой, а тетя, которая оставила ему деньги, получила их, выйдя замуж за одного питсбургского миллионера, который, заехав как-то в Лондон, увидел ее среди танцовщиц в театре Адельфи. Добавьте к этому ее братца Ланселота, который загремел в кутузку за махинации как раз в том году, когда Джинджер обскакал Цесаревича, и список его родственников будет полным.
Еще недавно мы видели, как мистер Баттервик жалеет, что ему нечего делать. Сейчас ему просто шло в руки очень хорошее дельце. Все мы любим изгонять змей, а уж изгнать такую змею, как Монти, — истинное наслаждение. Через десять минут (пришлось подышать целебным бальзамом) он набирал номер Грейс. Мистер Баттервик любил говорить по телефону четко и ясно.
— Насколько мне известно, у вас работает некий Бодкин.
— Да, есть такой.
— Боюсь, я должен вас предупредить… Ап-чхи!
Грейс чуть не выпустила из рук трубку. Зловещее слово «предупредить» пришло слишком скоро после разговора с Мэвис и тронуло больной нерв. На мгновение она подумала, уж не полиция ли это. Такие весомые слова могли проистекать только из Скотланд-Ярда.
— Что вы сказали? — дрожащим голосом спросила она.
— Я
Грейс стало еще хуже.
— Кто вы?
— Друг.
— Чей? Его?
— Нет, ваш.
— Вы из полиции?
— Что вы!
— О, — облегченно сказала Грейс.
— Я хочу вам помочь.
— Спасибо.
— Меня зовут Баттервик.
Среди добродетелей Грейс терпения не было.
— Знаю, — сказала она, еле удержавшись от того, чтоб добавить «вашу поганую фамилию». — Никак не пойму, при чем тут вы? Вы знаете Бодкина?
— Он помолвлен с моей дочерью Гертрудой. Я против.
— Да? О чем же вы хотите меня предупредить?
— Я случайно узнал… Мне сказали… Короче говоря, я обнаружил, что он выдает себя за родственника аристократов. Это не совсем так.
Из телефона раздалось то, что называют криком души:
— Не совсем так?!
— Вот именно.
— Моя секретарша мисс Миллер сказала мне, что у него титулованные дядюшки и братья по всей
